Алексей Бородкин - Всё это про любовь

Промчался мотоцикл, ему вслед лениво протрусили собаки – какое-никакое развлечение.

Я подошла к тётке, спросила, как найти отделение милиции. Продавщица оглядела меня с ног до головы (глазки маленькие, круглые, цвета переспелой вишни), оценила по десятибалльной шкале и только потом подняла могучую руку:

– Там!

Три буквы. Ни больше, ни меньше.

Или я очень ей понравилась, или категорически разочаровала.

"Однако и на том спасибо, добрый Командор! – подумала я. – Ну что ж, ведь ты при шпаге… как там у Пушкина?"

Чтобы подтвердить свою благодарность, я купила стакан воды, с клубничным сиропом.

Каштаны только-только отцвели. Ещё виднелись кое-где увядшие свечки, на других ветках завязались маленькие зелёные ёжики (мята 221 разбавленная пополам). Я медленно брела и размышляла – настраивала себя на материал.

Тихий провинциальный городок, все друг друга знают… хотя при чём тут размеры и тишина? Разве важно, сколько в городе жителей?

Всякое насилие – зло. Когда хулиганы просят закурить, а потом долго бьют – это одно. Строго говоря, это равносильно, что вас покусала собака. Вы же не станете обижаться на собаку? Она злая, потому кусается. Хулиган – хулиган. Потому он дерётся. Его необходимо наказать, изолировать от общества, но обижаться нет смысла.

Другое дело – изнасилование. Когда человеку ломают волю… всё равно, что сломать хребет. Личность исчезает, рассыпается. Остаётся тряпичная кукла. Как потом жить без хребта?

Я представляла себе, как ЭТО происходило.

Он ударил её, завернул руки за спину… быть может, связал или придушил, чтобы потеряла сознание и не сопротивлялась. Или ещё хуже: приставил к горлу нож, чтобы, наоборот, всё видела и всё чувствовала. Хотел унизить физически и растоптать морально.

"Подонок. Так может поступить только подонок".

Появилось название для статьи: "Падший человек". Выразительное словосочетание. В нём есть осуждение, есть развитие. Точнее деградация личности. Есть история.

Собственно, эту историю мне и нужно было описать. Историю падения.

*

Отделение милиции очень напоминало детский садик. Нет, правда, я так и подумала в первую секунду. Присутствовало всё, что необходимо добротному детскому питомнику:

Заборчик из сетки-рабица – чтобы детишки не разбежались, дворик с престарелыми берёзами, четыре лавочки в квадрат (выкрашенные чем-то пёстрым). Посередине стол. Рядом клумба с отцветающими тюльпанами. На клумбе грибочки – надетые на пеньки тазики красного и желтого цвета.

На лавочке сидел старшина. Пригорюнился. Если бы не он, я бы проскользнула мимо. Старшина в детском садике – чуждый элемент, он привлёк внимание. Потом заметила флаг над входной дверью, золотую табличку, герб. Государственное учреждение.

– Здравствуйте! – поздоровалась.

Старшина сделал под козырёк, поднялся. Я показала удостоверение, спросила, как мне найти следователя. Старшина махнул рукой на входную дверь:

– По коридору налево. Не промахнётесь.

Вот и все формальности, изумилась я. "Не промахнётесь". К нам в редакцию проникнуть сложнее, у нас въедливые вахтёрши. Не от злости, конечно, от страсти к общению… А быть может и от любви к своему делу. Любовь она бывает разная.

Как говорит мой сосед с красивой фамилией Колюбай: "Кто-то любит симфонии Моцарта и "Риголетто" Джузеппе Верди, а кому-то подавай вишнёвое варенье без косточек". На вопрос, почему именно без косточек, Колюбай задирает десну и показывает щербину. "Зуб сломал", – поясняет.

Коридор затопили сумерки. Лампы зажечь не потрудились. Я кралась, придерживаясь за крашеную стену. На секунду мелькнула мысль о лабиринте… где-нибудь в египетской гробнице.

Четвёртая по очереди дверь была открыта настежь. Я подошла, остановилась в проёме. Без малейшего звука. Глупо стучать, когда дверь распахнута.

За столом сидел мужчина, в синей (ожидаемо) рубашке. Пиджак висел на спинке стула. Мужчина что-то писал, очень старался. Вёл авторучку решительно и плавно, словно правил парусной шаландой… по бумажному листу.

Он склонил голову, и я видела лысеющую макушку, пробор, свежую стрижку и незагорелую кожу под срезанным волосом.

Резко кашлянула.

Мужчина поднял глаза.

Кабы подобную "шуточку" проделали со мной, я бы подпрыгнула на стуле от испуга. Долго бы верещала, напоминая потревоженную ящерицу (зелёными пятнами – напоминая – на лице, длинным злым языком и круглыми вытаращенными глазами).

Он даже не удивился:

– Вы ко мне?

Я представилась, навала газету и показала удостоверение. Следователь долго рассматривал фотографию, глаз не поднимал, точно стесняясь взглянуть на оригинал.

Эти секунды я использовала с пользой. Осмотрелась.

Кабинет, как кабинет. Типовой. Правильнее сказать, казённый. Высокий до потолка шкаф с провисшей дверцей. Умывальник в углу (чувствуется – роскошь, ибо начищен до блеска и мылом располагает). Лампа в тесном абажуре коричневого цвета.

На тумбочке у окна – горшок с цветком. Нечто похожее на драцену или на маленькую финиковую пальму. Цветок часто и надолго забывали (все листья усохли и лежали на земле), потом вспоминали и начинали отпаивать водой. Сейчас была именно такая "весна", на макушке появилась зелёная поросль.

Я подумала, что подобная модель поведения типична для человеческих существ: мы часто забываем про друзей… а они забывают про нас. "С ним всё хорошо", – вот пароль, который оправдывает чёрствость.

Потом спохватываемся, охаем, хватаемся за голову, орём в телефонную трубку: "Лечу! Жди меня! Сто лет не виделись, подруга!" Покупаем торт или коробку с пирожными, и мчимся через все "пробки" центра…

Главное не опоздать с раскаяньем, а то придётся покупать две гвоздики вместо торта и плестись за город. Медленно, хотя и без "пробок".

"Цветок, судя по всему, приспособился, – решила я. – Привык к особому "режиму". У растений чаще бывает весна… вёсны для них привычное дело. Это люди шалеют от радости после долгой разлуки".

И ещё подумала, что "Цветок особого режима" – хорошее название. Нужно запомнить.

Прерывая мою задумчивость, следователь спрашивает:

– Чего вы хотите?

Стремительно отвечаю:

– Хочу на синее море, лежать на горячем песке и пить пина коладу.

– Что это?

– Понятия не имею.

– Как это?

– Название красивое.

– Зачем же вы её хотите? – искренно удивляется следователь. Бровки вздымаются домиком.

– Есть мнение, что это коктейль… Вкусный…

Шутка не прошла – это очевидно, – и нужно вернуться на исходную позицию, в точку, где всё доступно для понимания:

– Давайте начнём сначала. Я журналист. Приехала по заданию редакции. У вас произошло изнасилование. Мне необходимо, – акцент плюс пауза, – написать об этом статью.