Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

Виталий выразительно взглянул на нас: давайте, мол, выкручивайтесь как хотите.

Про сокровища нельзя было говорить ни в коем случае. Это я как-нибудь понимала. Но и любое вранье профессионал Павел Петрович просечет на раз-два-три. Что делать?

– Отец Кена был вором, – сказала я. – В конце жизни под влиянием некоего неизвестного нам импульса он уверовал в Бога, и до смерти вел фактически отшельническую жизнь на берегу Белого Моря. Потом он утонул вместе с женой и дочерью. Кешка – выжил. Может быть так, что он знает, где хранится важная для православных христиан и для истории нашей страны реликвия. Этой реликвии место в Эрмитаже или уж в соборе.

– А отец Кена ее спер, что ли? – уточнил явно заинтересованный и сразу поверивший мне Павел Петрович (вот она, сила правды! Ведь ни одного слова вранья не сказала. Олег исподтишка выставил большой палец, как делал в юности, когда хотел показать, что гордится мной. Я против воли почувствовала себя польщенной). – Сначала, стало быть, украл, потом под влиянием мистической силы той реликвии обратился в правильную веру, а потом…

– Как реликвия попала к кешкиному отцу, мы толком не знаем, – осторожно сказала я. – Эта история тянется из первых дней, месяцев войны. Никого из знавших наверняка не осталось в живых. Кешка, Кен – последняя ниточка. И та – сами понимаете…

– Н-да… История… Прямо как у Жюля Верна… – пробормотал Павел Петрович. – И что же вы-то собираетесь со всем этим делать? Кто из вас тут историк, кто – поп?

– Попов нет. Историки я и Олег, – сказала я. – Елена – милиционер, инспектор по делам несовершеннолетних… В первую очередь мы оформили бы Кену документы…

– Вот это – дело! – неожиданно поддержал меня Игорь Владимирович. – А то живет человек на свете без малого шестнадцать лет и ни в каких списках не значится!

– Документы – это, конечно, хорошо, – задумчиво протянул Павел Петрович. – А что же… Что же, воры, бывшие сподвижники отца Кена, эту историю с реликвией (а что она, кстати, такое?) хоть каким боком знают?

Виталий, поколебавшись, кивнул.

– Реликвия – деревянный крест, – сказала я, надеясь, что моя искренность опять произведет должное впечатление. – Длиной 35 сантиметров.

– И как же вы, историки с инспектором, Кена от них спрячете? Кто вас прикроет? Сейчас бандитская власть, государства, считайте, нет, это все знают.

– Если будут документы, я могу его в Мексику забрать, – бодро улыбнулся Олег. – Он же сирота получается… Там бы он пока учился, развивался, мог бы со мной в экспедиции ездить… К походно-полевой жизни он, как я понимаю, приспособлен даже лучше меня…

– Это разумно, – согласился Павел Петрович.

Я решила не упоминать, что Кешку следует спрятать не только от бандитов, но и от ФСБ.

Игорь Владимирович что-то недовольно пробормотал себе под нос. Видно было, что Олегу он не доверил бы даже кошку. В этом, кстати, я была с ним вполне солидарна, но сочла, что сейчас не время эту солидарность проявлять.

– Наверное, настало время спросить принцессу, – предположил Павел Петрович.

Все это время я думала о Кешке, как о мальчике, ребенке. Искалечен своей дикой судьбой. Нуждается в крове, пище, участии. Милосердие, гуманизм, еще какие-то штампы. Ленка, судя по ее виду, думала также. По лицу Виталия ничего нельзя было прочесть. Олег улыбался и смотрел с добродушно-равнодушным любопытством. Так он, наверное, смотрел бы на оживший музейный экспонат.

– Курсант Иннокентий Алексеев явился по вашему приказанию.

Перед нами стоял одетый в потертый камуфляж молодой боевик, весь увешанный какими-то непонятными мне приспособлениями. Видимо, его сорвали прямо с каких-то занятий. Что из его амуниции было муляжом, а что – настоящим оружием, я бы не разобралась ни за какие коврижки.

Однажды я смотрела отрывок из фильма, где артист Арнольд Шварценеггер вдруг почему-то оказался беременным. Так вот, если допустить, что он кого-то родил, находясь в роли Терминатора, и этот кто-то вырос до юношеского возраста…

В общем, что-то в этом роде мы и увидели.

Виталий молча протянул Кешке (Кену?) руку. Юноша также молча пожал ее.

Потом слегка наклонил голову в нашу сторону:

– Здравствуйте.

Бегло и чуть вопросительно взглянул на Олега, более внимательно на обоих отцов-командиров.

– Это вся делегация к тебе, Кен, – объяснил Павел Петрович. – Вам надо поговорить. Идите в столовую. Там сейчас пусто.

– Хорошо, Павел Петрович, мы – в столовую, – совершенно неуставным образом ответил Кешка и кивнул нам, явно призывая идти за ним.

Речь Кешки оставалась слегка отрывистой. Предложения не распространенными. Сравнения – неожиданными. Однако, в основном он правильно спрягал глаголы и не путал падежи.

Говорила я. Кешка слушал. Потом кивнул на Олега.

– Он – кто?

Олег объяснил сам. Он не хвастался, но был эффектен. Если бы я не знала Олега вовсе, то непременно заинтересовалась бы и впечатлилась. Право, Женечку легко понять. Кешка не заинтересовался и видимо не впечатлился, но вежливо дал понять, что принял объяснения.

– Ты хочешь остаться здесь? – спросил Виталий.

Кешка, чуть поколебавшись, кивнул.

– А потом – стать солдатом и убивать за деньги, кого покажут?

– Нет!

– Тогда – как? Объясни.

– Я, наверное, все-таки не совсем человек, – подумав, сказал Кешка. – Не как все. Люди Города придумывают себе много разных несвобод. Как вязание. Спицами или крючком. Живет человек, вокруг нитки. Куда не протяни руку, за что-нибудь заденешь. Наверное, так надо, чтобы жить в Городе (он отчетливо произносил слово «город» с заглавной буквы). Но я – не такой. Могу порвать любые нитки и убежать. Может быть, это плохо. Игорь Владимирович и Павел Петрович не знают. Вы расскажете, они меня выгонят, не станут дальше учить. Будет, как вы хотите. Только недолго…

Я рассмеялась. Ленка и Олег вытаращились на меня. Виталий даже не повернул головы.

– Ну и что мы будем делать с этой абсолютно свободной личностью, товарищи? – спросила я.

– А что, Кен, амнезия твоя по-прежнему при тебе? – спросил Олег. – Ты не помнишь своего раннего детства? Или уже вспомнил?

– Вспомнил несколько картинок, – легко ответил Кешка. – Интересных для вас – нет.

С ним было очень сложно разговаривать. Даже просто смотреть. Камуфляж и все эти шутки… Я попробовала представить его в коррекционном классе какого-нибудь интерната и опять едва сдержала готовый вырваться нервный смешок.

Вся эта история – кино. С начала и до конца. Я вспомнила про Вадима… Да, есть же еще Вадим! И его контора…

«Вызывает Мюллер Штирлица и спрашивает:

– Скажите, Штирлиц, сколько будет дважды два?

Голос за кадром: