Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

– Конечно, Штирлиц знал, что дважды два – четыре, но он подумал: знает ли об этом Мюллер?»

В общем-то все, что нам надо было узнать, мы уже узнали. За истекшее время Кешка вырос и окончательно перестал быть ребенком. Теперь он – Кен. Кен не собирается становиться «солдатом удачи», а всего лишь пользуется гостеприимством Павла Петровича (правда, Павел Петрович об этом не подозревает. Или все-таки подозревает?). Никто из нас (включая Виталия), и даже все мы вместе, нигде, никогда и ни от чего нынешнего Кена удержать не сможем. И влиять на него – тоже.

Остается с достоинством удалиться, положившись на провидение. Во всяком случае, теперь, благодаря нам, юноша хоть чуть-чуть представляет себе, в сплетении каких ниток (используя его метафору) повисла его собственная судьба.

– Я пойду соберу вещи? – спросил Кен.

– ??? – изобразили все мы, включая невозмутимого сенсэя.

– Вы подождете меня здесь, в столовой, или будет как-то иначе? – уточнил юноша.

– Ты решил-таки уйти? – спросил Олег, который видел Кешку впервые и потому эмоционально меньше всех был затронут происходящим.

– Вы пришли сюда, – попытался объяснить Кен. – Значит, где-то что-то изменилось. Не увидеть нельзя. Теперь я тоже должен что-то сделать, чтобы опять стало правильно.

– Замечательно! – темпераментно воскликнул Олег. – Кто бы мог подумать! Первобытное, магическое мышление во всей красе! Личная и прямая обращенность мира. Мое поведение управляет миром по методу обратной связи. Друг Кен, тебе говорили, что ты в своем роде абсолютно уникален?

– Да, много раз, – серьезно кивнул Кешка. – Но сдать меня в поликлинику для опытов у вас не выйдет.

– Кеша, да мы и не… – начала Ленка.

– Он шутит, – объяснила я.

– С ума сойти! – потряс головой Олег. – Я только читал о таком. В этнографических трудах конца восемнадцатого, начала девятнадцатого веков…

Я вспомнила, как на дне рождения объясняла Вадиму про знаки, которые посылает мне мир. Может быть, у меня тоже первобытное мышление? А у остальных – какое? Надо будет при случае справиться у Олега…

Мне показалось, что, прощаясь с Кешкой, Игорь Владимирович испытал род облегчения. Павел Петрович, напротив, выглядел чем-то обиженным.

Кешка, переодевшись из камуфляжа в старенькие джинсы, джемпер и куртку (только ботинки остались огромными, спецназовского образца), смотрелся самым обычным широкоплечим пацаном-акселератом. Если не приглядываться, конечно. Все Кешкины вещи уместились в небольшую спортивную сумку. Прощания с «однополчанами» мы не видели. Думаю, оно было по-мужски сдержанным.

В целях конспирации мы пришли от автобусной остановки пешком. Так же шли и назад. День выдался безветренный и иней с придорожных кустов не осыпался, стал еще гуще и напоминал декорации к сказочным фильмам времен моего детства. Потом, усиливая впечатление, с серебряного неба посыпался совершенно сказочный же, мохнатый снег. И из всей этой диковинной роскоши на дорогу решительно вылезла Антонина в красных варежках.

За ее спиной маячила испуганная физиономия Тани (Лены? Светы?)

– Вам надо быстро бежать назад, к тем! – проглатывая окончания, затараторила Антонина. – А то эти сейчас тут будут. И что тогда будет – жуть! Она сказала: что, всех?! И кажется, сама испугалась. А там сказали…

Из тех же кустов на дорогу вылезла еще одна девушка, постарше, с резковатой, чуть с лошадиным оттенком физиономией, в дутой куртке с какой-то решительной надписью. И тут же тревожно забулькала. Если я правильно поняла, это был английский язык. Олег забулькал в ответ.

– Чьорт побьери! – сказала я, догадавшись, что новый персонаж на нашей сцене – это та самая гринписовка Сюзанна, которая произвела столь сильное впечатление на Антонину.

– А кто еще здесь будет? – поинтересовалась я у переговаривающихся между собой персонажей. – На мой взгляд, всех уже достаточно.

Сенсэй, мексиканский историк, этнографический спецназовец, американская гринписовка, инспектор по делам несовершеннолетних, парочка ее будущих подопечных…

– Бандиты, вот кто! – крикнула Антонина. – И папочкина возлюбленная Женечка! – Антонина ткнула пальцем в Олега и злобно-торжествующе закончила. – Которая их всех на вас и навела!… Кстати, здравствуй, Кеша! Мы давно не виделись, но ты здорово вырос и очень клево выглядишь.

Олег видимо побледнел даже сквозь свой мексиканский загар.

– Алекс? – спросил Кешка у Антонины.

Дочь деловито кивнула.

– Да, кажется, какому-то Алексу она и звонила. Мы за ней проследили, Танька в будке подслушала, а потом вызвали Сюзанну и – сюда. В поселке вас видели, сказали, куда вы пошли, а здесь уж по следам… Сюзанна умеет…

– Но откуда ты вообще знала…? – изумилась я.

– Что у меня, ушей, что ли, нету?! – возмутилась Антонина.

– Пусть девочки и женщины спустятся с дороги в лес и идут назад, к Игорю и Павлу, – деловито обратился Кешка к Виталию. – Мы останемся здесь. Могу я один. Им ведь я нужен. Я их повожу по лесу… Антонина! Ты тоже очень клевая и выросла…

– Они тебя подстрелят. Не до конца. Возьмут раненного, – сказал Виталий.

Кешка беззвучно затрясся всем телом. Я не сразу вспомнила, что это он так смеется. Ленка вдруг достала из сумочки пистолет. Я не знала, что ей полагается табельное оружие.

Все происходящее казалось дурным сном или плохим фильмом.

Где-то совсем близко, за поворотом взревели моторы двух мощных машин.

– Антонина, Таня, Гринпис – пошли вон! – скомандовала я.

Антонина с подружкой послушно спрятались в кустах, из которых недавно вылезли. Сюзанна приблизилась к Олегу, продолжая что-то тихо говорить по-английски. Он встал в очень красивой позе, наполовину заслонив ее собой. Все-таки Олег от природы очень пластичен.

Крупномазковый снег весьма красиво смотрелся на крыльях и на крышах здоровых черных джипов.

– Если хочешь, чтобы никто из них не пострадал, поедешь с нами, – негромко сказал Кешке один из приехавших.

«Наверное, это и есть Алекс,» – подумала я. У него было бледное восковое лицо человека с глистами или нечистой совестью (второе показалось мне более вероятным) и длинное кожаное пальто хорошего кроя. Все остальные бандиты тоже носили кожу. Гринписовка Сюзанна сморщилась от отвращения. Наверное, подумала о том, сколько невинных баранов пришлось зарезать, чтобы одеть эту кучку отморозков.

– Нет, – подумав, сказал Кешка.

Я обратила внимание на то, что он практически ни на один вопрос не отвечает сразу. Видимо, мышление все еще давалось ему с трудом. Особенный контраст это составляло с его движениями, за которыми порою было просто трудно уследить. – Если я буду у вас, вы как раз всех убьете. Потому что они все знают. А так… так – не нужно…