Маргерит Дюрас - Матрос с Гибралтара

Мы отправились в путь на другой день, часов в восемь утра. Анна взяла свой автомобиль. К счастью, Легран тоже взял свой, джип, и обогнал нас. Только он один знал, куда мы едем и где будем спать следующей ночью.

В тот день мы пересекали обширные, ровные и влажные пространства Верхнего Конго. Дороги были хорошие. Машины работали без перебоев. Погода в Африке на этих широтах не создавала никаких проблем. Ясное дело, стояла ужасающая жара, но, кто знает, может, потому, что мы преследовали цель, всех нас достаточно живо волновавшую, никто из нас и не думал жаловаться. Известно, что в бассейне Конго дожди льют непрерывно, только, говорят, немного по-разному, меняя свои повадки от одного равноденствия к другому. Леса казались бесконечными. Но вовсе не были однообразными, совсем напротив, всякий раз выглядели по-новому – для тех, кому была охота на них смотреть. Клаксоны наших машин отдавались эхом, точно в соборе. Как и в предыдущие дни, над нами низко нависали тучи. Они опорожнялись почти каждый час, к этому надо было привыкнуть, дожди проникали до самых глубин, до самых сокровенных глубин земли. Тонны и тонны воды. Мы останавливали машины. Шум дождя был таким сильным, что вполне мог не на шутку напугать. Она с изумлением наблюдала, как он обрушивался сверху вниз. Было странно видеть ее такой, глаза поочередно обретали то темно-зеленый цвет леса, то прозрачность дождя. Ей тоже было жарко, на лбу постоянно сверкали капельки пота, и она то и дело утирала его тыльной стороной руки – каким-то рассеянным, машинальным движением, от которого у меня всякий раз щемило сердце. Шум дождя не давал нам говорить. А потому я все глядел и глядел, как она смотрит на дождь и утирает со лба пот тыльной стороной руки. Будто во всем мире не происходило ничего, кроме этого. Правда, сердце у меня вздрагивало, словно от боли, даже когда она просто моргала – от малейшего взмаха ресниц. А один раз, когда я слишком долго не спускал с нее глаз, мне вдруг показалось, будто я увидел в ней что-то еще, совсем другое, чего не мог выразить словами и чего, возможно, никогда не должен был бы видеть, – и тогда я вскрикнул. Эпаминондас вздрогнул от неожиданности и обругал меня. Довольно быстро выяснилось, что он плохо переносит климат тропиков. Она – она тоже слегка побледнела, но не спросила, что со мной случилось. Время от времени показывалась Конго. Порой спокойная. Порой нет. Она неслась по лесу, точно полоумная, и делала такие крутые петли, что дорога не всегда поспевала за ней следом. Грохот ее порогов слышался за десяток километров и один мог перекрыть совместный рев сотни тысяч слонов. Время от времени мы останавливались, чтобы осмотреть окрестности, однако Легран не давал нам возможности воспользоваться этими остановками в полной мере. Селений по пути попадалось мало. Как правило, они оказывались совсем крошечными и затерянными в лесах. Одни только куду и слоны – зато самые большие в мире – вполне освоились и спокойно чувствовали себя в этих местах. Они умирали от старости на этой девственной земле, и она поглощала их, как поглощала самое себя в этом непрерывном возобновлении, длившемся с тех пор, как существует мир. То там, то тут на ней выделялись какие-то странные разноцветные линии. Яркие потоки, вены, пестрые реки. Порой они становились красными, как убийство. Потом серыми, потом вовсе теряли окраску до полной бесцветности. Мы с трудом дышали. Неизменные тучи заряжали воздух тяжелыми маслянистыми испарениями. Что поделаешь, это был воздух для слонов или куду, но никак не для человека. И все же никто из нас не жаловался. Нам не встретилось ни одного цветка, который напомнил бы нам хоть что-то из того, что мы уже видели прежде.

После полудня, хоть Леграну и в голову не пришло позаботиться о том, чтобы накормить нас обедом, мы прибыли в город, носящий забавное имя Кокильхатвиль, которого с таким нетерпением ждал Эпаминондас, однако в нем не оказалось ровно ничего сколько-нибудь забавного. Здесь мы покинули реку Конго, однако часам к шести снова встретились с нею в другом городке, меньше первого, он, как сейчас помню, назывался Додо. Там мы окончательно расстались с Конго и повернули прямо на север, чтобы побыстрее добраться наконец до долины Уэле. Дорога изменилась. Сперва она сделалась просто похуже, потом совсем скверной, потом уже даже не была вымощена щебнем, и нам приходилось все время быть начеку, чтобы не угодить в какой-нибудь глинистый ухаб. К восьми часам вечера закончилась равнина, и мы начали понемногу подниматься к высокогорным саваннам Уэле. Стало прохладней. Мы остановились в одном селении, где было несколько бунгало, принадлежащих белым поселенцам, и небольшая гостиница, хозяин которой, тоже белый, был знаком с Леграном. Эпаминондас не без тревоги заметил, что оба они явно похожи друг на друга и нас там явно ждали. Мы долго простояли под душем. Все были зверски голодны, даже Эпаминондас, несмотря на жару. Бунгало на первый взгляд выглядело довольно тоскливо. Грязно, стены голые, а из всего освещения только одна ацетиленовая горелка. Зато, как нам сказали, там имелось голландское виски. Анна не замедлила его заказать. Мы поужинали. Эпаминондас ел, не снимая с плеча маузера. Только после третьей порции виски он все же решился положить его на стул рядом с собой. Легран отказался даже прикоснуться к виски. Но мы все равно пили прямо у него под носом, назло. Человек он был недоверчивый. Мне пока еще не удалось разобраться, в чем именно он нас подозревал. Но подозревал он нас непрерывно и по всякому поводу, а в тот вечер даже из-за того, с каким аппетитом мы ужинали. Но все равно надо же было хоть изредка перекинуться словечком. А о чем нам с ним было говорить?

– Вы охотитесь на куду? – поинтересовалась Анна.

– Сроду не видывал ни одного куду, – ответил он, – так что не могу ничего сказать.

– Вот досада, – огорчилась Анна. – А мне бы так хотелось нынче вечером послушать какую-нибудь занятную историю про куду.

– А мне почему-то показалось, – заметил Легран, – что вас интересуют ящеры, а не куду.

– Да нет, – возразила Анна, – это вас интересуют ящеры, а меня куду.

– Вот в Сомали, – вмешался я, – бывало, водился, да и сейчас еще водится такой мелкий куду. Самый мелкий во всей Африке. Он живет по отрогам главного массива Килиманджаро. Быстрый как ветер, а на шее такая небольшая гривка, вроде как у жеребенка. Он чересчур недоверчивый и такой пугливый. Но очень сообразительный. Раз и навсегда усвоил, что зверь он редкий и поймать его непросто.

– А что, он всегда был таким редким зверем, которого невозможно поймать?

– Да нет, не всегда, – пояснил я. – Просто так случилось, что одному из них повстречался охотник, он был на автомобиле. Охотник показался ему очень симпатичным, а автомобиль ужасно занятной штуковиной. Он подошел поближе и вместо приветствия нежно лизнул у этого автомобиля шину. Вкус ее, этой шины, показался ему очень приятным. А охотник подумал про себя: гляди-ка, этот куду явно надо мной издевается. Охотникам ведь нравятся редкие звери, которых трудно поймать. И он недвусмысленно дал это понять тому нахалу из племени куду. Теперь он далеко, на девственных отрогах горы Килиманджаро.