Мэри Стюарт - Лунные пряхи

Рука ее дернулась к груди, где на цепочке висело крошечное серебряное украшение — по-моему, греческий крест, свободно болтавшийся, пока она драила полы. Нащупав его, она поспешно прикрыла его каким-то странным оберегающим движением, словно страшась чего-то. Быстро спрятав крест за ворот платья, она принялась собирать свои вещи.

— Мне надо идти. Скоро муж придет домой, надо еду приготовить.

Моя собственная трапеза была весьма недурной: ягненок, которого критяне называют амнос (многие слова классического греческого языка все еще живы в диалектах), зеленые бобы и картофель.

— Это, моя дорогая, соте в оливковом масле, — пояснил Тони, обслуживавший меня. — Сливочное здесь редкость, но, уверяю вас, овощи у меня совсем не расползлись на растительном масле. Вам нравится?

— Чудесно. Я вообще люблю оливковое масло. А уж тут — образно говоря, прямо из-под коровы — тем более. И вино очень вкусное. Надо запомнить: «Царь Минос». Несколько суховато для греческого вина, правда? А название удивительно критское!

— Афинского розлива, между прочим, вот, видите?

— Ой, да зачем же вы мне это сказали! — Я посмотрела на него. — Наверху я встретила сестру мистера Алексиакиса.

— Софью? Ах да. Она здесь помогает, — небрежно заметил он. — Итак, что будете на десерт: фрукты, сыр или то, что мой дорогой друг называет компостом?

— Смотря что это такое.

— Между нами говоря, дорогая, консервированный фруктовый салат. Но можете не беспокоиться, за ужином мы отведем душу. Сегодня приезжает каик с овощами — впрочем, вы и так об этом знаете.

— С какой стати мне беспокоиться? Все замечательно! Нет, апельсин не надо, спасибо. Можно сыру?

— Ну конечно. Есть белый — козий — и желтый с дырочками — овечий, выбирайте… Одну минутку, прошу меня извинить. Легка на помине.

Он снял кофейник с горящего пламени, отставил его в сторону и, покинув столовую, пересек террасу и вышел на залитую солнцем улицу. Там стояла какая-то женщина, она не манила его рукой и вообще не делала никаких движений, просто стояла и ждала с терпением, свойственным бедноте. Я узнала ее: это была Софья, сестра Стратоса.

Ах, если б можно было помешать этому назойливому, лишающему покоя шевелению мыслей в голове… Если б можно было каким-то образом выключить этот механизм… Но он продолжал тикать против моей воли, складывая воедино разрозненные фрагменты, подсказывая выводы… Тони и тот «англичанин». А теперь Тони и Софья. Марк говорил, что там была какая-то женщина. Софья и ее брат…

Я упрямо продолжала есть сыр, пытаясь отмахнуться от ответов, которые мой внутренний счетчик навязчиво подсовывал мне. Нет, лучше я сосредоточусь на сыре, к тому же еще осталось немного вина, а потом будет кофе, который так восхитительно пахнет, кофе по-французски, наверняка Тони назовет его именно так… Тут мой внутренний счетчик преподнес мне мимолетное воспоминание о Марке, грязном, небритом, подавленном, глотающем безвкусный кофе из термоса и давящемся сухими крошками печенья. Я с силой нажала на «выключатель», стирая эти воспоминания, и вновь обратила все внимание на Тони: грациозный и элегантный, он стоял на солнце в непринужденной позе и слушал Софью.

Одну из своих плоских жилистых рук она положила на его руку, словно моля о чем-то. Платок покрывал ее голову, оставляя в тени половину лица; его выражения я с такого расстояния разглядеть не могла, но в позе ее чувствовалась какая-то отчаянная настойчивость. Тони, казалось, успокаивал ее, даже похлопал ладонью по ее руке и, весело заметив что-то напоследок, отвернулся.

Я уткнулась взглядом в стол, отодвигая в сторону тарелку с сыром. Когда Тони повернулся и отошел от Софьи, я увидела ее лицо. На нем было написано страдание, и она плакала, но кроме того, и в этом я была уверена, в глазах ее явственно читался страх.

— А теперь, дорогая, кофе по-французски? — весело произнес Тони.

Однако даже мой внутренний счетчик, взбодренный к тому же двумя чашками кофе, не смог удержать меня от сна после ланча. Вторую чашку кофе я взяла с собой в сад и там прикорнула, убаюкиваемая навевающим дремоту жужжанием пчел и тихим плеском морских волн о берег.

Дремала я совсем недолго — с полчаса или около того, но сон мой, наверное, был глубоким и расслабляющим, поскольку проснулась я отнюдь не с тяжелой головой, что порой случается после дневного сна. Я чувствовала себя отдохнувшей, бодрой и исполненной самых радужных предчувствий, связанных со скорым приездом Франсис. Франсис, которая решит, что делать дальше…

Я не стала развивать эту мысль, попросту отогнала ее прочь. Села, выпила стакан воды — теперь уже тепловатой, — которую мне подали вместе с кофе, и, исполненная сознания долга, принялась писать открытку Джейн — девушке, с которой мы вместе снимали комнату в Афинах. Тот факт, что Джейн будет сильно удивлена, получив эту открытку, я тоже не желала обмусоливать, просто убедила себя, что хочу пройтись и эта открытка будет хорошим предлогом для небольшой прогулки до деревенского почтового отделения. Я даже не потрудилась задуматься, к чему мне вообще какой-то предлог и зачем мне в самом деле совершать эту прогулку, когда я и так уже вдоволь наупражнялась за день. Джейн, говорила я себе, торопливо строча, будет рада получить от меня весточку.

Сия весточка, призванная вызвать столь неожиданную радость, гласила: «Приехала сюда сегодня; красота и спокойствие. Франсис должна прибыть сегодня днем. Она придет в восторг, когда увидит цветы, и изведет на них километры пленки. Гостиница производит приятное впечатление. Надеюсь, будет достаточно тепло, чтобы искупаться. Целую, Никола».

Закончив это незатейливое послание, я спустилась с ним в вестибюль. Тони сидел за столом, задрав ноги, и читал «Любовника леди Чаттерлей».

— Не вставайте, — поспешно остановила его я. — Я только хотела узнать, есть ли у вас марки. Вернее, одна марка для местной открытки за одну драхму.

Плавным движением опустив ноги, он пошарил под столом и выдвинул беспорядочно набитый вещами ящик.

— Ну конечно. Одна марка за одну драхму, говорите? — Длинные пальцы пролистали три или четыре невзрачных листа почтовых марок. — Вот, нашел. Всего две осталось, так что вам повезло.

— Спасибо. Ой, а за пять драхм нету? Я бы их тоже взяла — для авиапочты в Англию.

— Сейчас посмотрим. За пять… До чего ж приятно, когда первый постоялец так здорово ориентируется во всем. Я такие вещи вообще не запоминаю — из меня вышел бы никудышный работник справочной службы. Железнодорожные расписания вызывают у меня панический ужас, вы даже не представляете.

— Значит, вы правильно сделали, что приехали сюда. Неужели вы хотите сказать, — с невинным видом спросила я, — что ни разу не писали домой, с тех пор как приехали в Грецию?