Фрасис Дарлинг - Разбитое зеркало

Тревор поехал на одну стройплощадку, на другую, еще на одну…

Судебный процесс, подозрение в загрязнении земель, взлетная полоса нового аэропорта… Он ведь не проверял? Некогда, да и не нужно. А у Романа все было почти готово. И он всегда все проверяет. Всегда.

Тревору было тридцать два года. Всю жизнь он следовал за кем-то решительным и деловым. У него была голова на плечах, в нем был шик — и ничего больше. Это был пустой сосуд, сияющий, элегантный, но его надо было чем-то наполнять.

Оливия была безукоризненна. Без нее Тревор — просто пустое место. Найдет ли он себе другую такую Оливию? Провалившись полностью с первой? Достоин ли он вообще чего-то?

Наверное, нет. Он припарковал машину на стоянке Оливии, ключи бросил в почтовый ящик. До железнодорожной станции было недалеко. Через два часа пройдет экспресс. В Ридж-Ривер он не останавливается, даже не снижает скорость. В том-то и дело, не так ли?

Оливия была раздражена известием о смерти Тревора. И разозлилась, увидев по телевизору рекламный ролик нового ресторана. Девица лет семнадцати, типа «развращенная невинность», втягивала жареную картошечку своими полными призывными губками. На заднем плане скворчал бифштекс и нежный голосок пропел: «Мне не важно, что будет завтра. Я хочу это сейчас же».

Сюжетик был, дай Бог, на тридцать секунд, но у Оливии не осталось сомнений, что именно рекламировали.

Она стала выяснять все о новых стройках. Секреты открывались один за другим, доведя ее до белого каления и дальше до уровня, за которым наступает ледяное спокойствие. Надо было что-то предпринимать, и Оливия сделала это.

Компания «Яматика Обани груп» еще год назад прощупывала почву. Оливия вызвала адвокатов, те запустили пробные шары. «Да, они все еще заинтересованы в сети ресторанов «Бифштекс вашего будущего» за соответствующую цену». Оливия продала. Выручила за это не так много, как могла бы в прошлом году, но вполне достаточно.

Любая женщина могла бы жить в элегантной роскоши всю жизнь на одни только доходы от своих предприятий. Оливия была «не любая». У нее был план. Никаких ошибок больше не будет. Никаких Треворов, которые и с подсобной работой справиться не могут.

У Оливии было одно стремление, один стимул в жизни. Она собиралась своими руками уничтожить «Стейк сейчас», Романа Смита и собственную ненавистную сестру Портию.

Олаф Густафсон приложил зонд к левому соску своей пациентки.

— Нет, ничего, — сказала она. — Я не чувствую даже прикосновения.

— Хм. А так?

— Нет.

— Все сделано прекрасно, косметических дефектов почти нет, но вот нервные окончания… И дело не в хирурге. Я сам вряд ли сделал бы лучше. Да и нельзя больше ничего сделать.

— Ничего? Бог с ними, с нервными окончаниями, меня интересует внешний вид

— Внешне все просто замечательно. На коже еле видны линии, форма сохранена.

— Соски выглядят, как чужие.

— Ну, не совсем так. Неестественным это назвать нельзя. Многие женщины благополучно живут с такими несоответствиями. Ваш хирург отлично поработал.

— Я хочу, чтобы все сочеталось идеально.

Олаф покачал головой.

— Мне очень жаль, но эти так называемые подкожные рубцы практически неизбежны. Пещеристую ткань крайне сложно восстанавливать. Глазу это будет заметно, только когда правый сосок не напряжен. При возбуждении… Цвет может измениться, так же как форма или размеры. Вы позволите?

— Да.

Он капнул спирт на правый сосок. Она вздрогнула, но не от удовольствия. Реакция соска была хорошей. Олаф держал зеркало.

— Вы видите?

— Да. Значит, вы можете соответственно изменить правый.

— То есть подогнать его под левый? Нет. Это ведь… Единственное, что я мог бы сделать в такой ситуации, это иссечь его точно так же. После операции соски внешне станут одинаковыми, но исчезнут все естественные реакции и ощущения.

— Значит, вы можете сделать?

— Да, но… Мадам, дело не только в ощущениях. Молочные протоки в грудной железе, скорее всего, окажутся нарушенными. А если вы захотите иметь ребенка»

— Я намерена сделать стерилизацию. Вас удовлетворяет ответ?

— Мадам, вы так красивы, так привлекательны. Почему вы здесь? Почему вы готовы лишиться всего женского в себе?

— Мои желания касаются только меня. Вы можете полностью удалить все заметные шрамы? Сделать обе груди схожими?

— Да, в определенной степени, — пожал он плечами.

— То есть?

— Как я уже говорил, пещеристая ткань очень капризна. В большинстве случаев молочные железы реагируют на эротические стимулы — появляется набухание, покраснение. Это естественно. А загар? Будут участки кожи, лишенные меланина.

— Значит, если я буду избегать и солнца, и возбждения, то вы гарантируете, что последствия будут незаметны?

— Гарантировать не могу. На девяносто девять процентов — да.

— Ясно. Что с моей ногой?

— Шрам неглубокий. Пересадим небольшой лоскут живой ткани. Мышечная же ткань, по-моему, в полном порядке. Послужит вам. За исключением лыжного спорта, марафонского бега или…

— Или балета?

— Да, пожалуй, и балета.

— Дайте подумать… Хорошо. А лицо?

— Морщинку на веке, если хотите, я могу удалить прямо сейчас, амбулаторно. Но стоит ли? Она так мала. Немного косметики…

— Сделайте это. А кожа?

— Все это можно, да и нужно было делать много лет назад. Не стоило вам так долго терпеть. Сейчас это будет сложнее, но все же осуществимо. Ваше лицо будет как новенькое!

— Нет!

— Нет?

— Не «как новое». Просто новое. Я хочу изменить внешность.

— Изменить? Но мадам! Вы красивы сейчас! Многие мои пациенты готовы жизнь отдать за ваше лицо.

— Вы подарите его им. Я же хочу совершенно другое лицо.

— Мадам, около ваших глаз всего пара морщинок. Я мог бы…

— Нет! Вы меня слышите? Новое лицо! Подбородок поуже, тонкий нос. Щеки… Что вы предлагаете?

— Предлагаю? Я предлагаю оставить все, как есть. Что за фантазии у вас…

— Назовите это женской блажью, причудой очень богатой женщины. Почему вас не устраивает то, что я хочу сменить устаревшую модель на новую. Это моя прихоть, если хотите.

— Мадам, процедура не безболезненная. Любое, даже самое малое хирургическое вмешательство имеет свои последствия, опасность.

— Боль? Боли я не боюсь. Боль, к вашему сведению, бывает разная. Так что я привыкла к боли.

Олаф Густафсон глядел на кончики пальцев.

— Мадам, позвольте один совет? Может быть, у вас какие-то проблемы? Эмоционального толка? Может быть, прежде чем мы начнем решать их с помощью скальпеля…

— Нет. Психотерапия — это для тех, кто себя потерял, кто не знает, кто он и чего он хочет. Я знаю, кто я, знаю, что я делаю. И что собираюсь делать, тоже знаю. Совершенно точно знаю.