Людмила Бояджиева - Уроки любви

— Да ты присядь. Пошли в мою комнату, валерианочки накапаю, Зеленина. А то и чайком со спиртом согреемся.

— Люблю я здесь сидеть. — Оглядела Настя знакомую комнату. — Покойно, тихо, и шкафы эти с пузырьками, вроде такие всесильные, исцелять от всего могут. А на самом-то деле — все пустое, пустое…

Отпоив рыдающую женщину валерианкой, Клавдия Карповна выпытала помаленьку ее печальную историю.

Едва похоронив мать, бросилась Настя выхаживать занемогшего мужа. Только скоротечная чахотка — как клеймо сатанинское — получил — не отвертишься, быстренько, хочешь, не хочешь, с этого света уберешься. Отмаялся, сердечный. Денег от распроданных вещей едва хватило, чтобы похоронить покойника честь по чести. Хорошо еще фабрика помогла. Да и там, управляющий, узнав в молодой вдове-просительнице непокорную секретаршу, урезал вспомоществование.

Оказалась Настя с узелком на улице. Постояла на уголке, раздумывая, в какую сторону отправиться, а здесь, откуда ни возьмись, Матильда — в новой кружевной шали и шляпке с лентами из пролетки высовывается. Окинула Настю с головы до ног презрительным взглядом, только что не плюнула, и говорит громко так сидящему рядом офицеру:

— Чтой-то у нас тут панельные девки совсем никудышные стали. Такую-то шелудивую никто и за целковый брать не станет.

— Ну, Настасья-спасительница, там про твою душу больную доставили. Ночью сюда и привезли — срочным делом с парохода сняли. Пароход-то иностранный, греческий вроде, к нам в порт не должен был заходить, так ее на шлюпке матросы береговой службы подвезли и на руки санитарам сдали. Со строгим предписанием — «опасная инфекция» — это еще греческий доктор по-французски на листочке написал и к блузке приколол. Подарочек, мол, русским врачам. — Доложила Клавдия Карповна, как только на пороге служебной комнаты для младшего медперсонала появилась Настя.

— Да почему же гречанку, да еще инфицированную, к нам? — Настя сняла с головы теплый платок и, скинув валенки, одела мягкие войлочные чуни на клетчатой подошве, в которых всегда ходила в больнице.

— Наша она, русская. Паспорт при ней — Осечкина Татьяна Васильевна, мещанка, двадцати восьми лет. Да может все и неверно — шпионка она или вообще незнамо кто. Доктор Сушкевич сказал — при смерти. И в лабораторию анализы все послал.

— Ах вот, Клавдия Карповна, откуда слухи пошли: «шпионка при смерти». — В комнату вошел худой и длинный, словно жердь, человек с лицом желчного оттенка. Доктор Сушкевич уже давно страдал вирусным гепатитом, заразившись здесь же, на рабочем посту. И все же, прослужив в инфекционном отделении городской больницы двадцать лет, он пренебрежительно относится к вирусам, палочкам и кишечным амебам.

— Я только что внимательно осмотрел больную. Симптомы неутешительные. Если учесть, что судороги и лихорадка начались два дня назад, а высыпания на слизистой только вчера, нам надо ждать новых сюрпризов… Ну, подождем, что скажут нам химики.

— Я могу работать с этой больной, так же как и с другими? Либо какие-то особые предписания будут, — осведомилась Настя, уже одетая по форме — в серое платье и длинный белый передник с красным крестом на груди.

— Разумеется. С соблюдением всех необходимых мер предосторожности. Не хватает нам еще собственной эпидемии… Хотя, — доктор Сушкевич окинул собравшуюся в палаты Настю. — Повремените, Климова… Что-то мне в ней не нравится. Нетипичная картина, вовсе нетипичная… А вы, Клавдия Карповна, проследите, чтобы никто из больных не приближался к изолятору.

…К вечеру они уже имели данные проведенных анализов, и весь медперсонал шептался о загадочной больной — обнаруженные в ее крови и выделениях токсины очень напоминали оспенные, хотя и реагировали на препараты совсем по-другому, отличались особой стойкостью и живучестью.

— К несчастью, мы часто имеем дело с возбудителями заболеваний, не известных в наших краях — тропические, азиатские, южноамериканские инфекции резко отличаются от наших и зачастую намного опаснее. Мы не знаем, каким путем передается данная болезнь, а посему приказываю персоналу использовать все меры предосторожности, как если бы мы имели дело сразу с тифом, холерой, оспой и желтой лихорадкой. — Постановил Сушкевич и добавил, — сиделкой и младшей сестрой при больной Осечкиной назначается Климова. Она же категорически отстраняется от работы с другими больными во избежание переноса неизвестной инфекции. Ясно?

— Почему Климова? Я старуха, мне и терять нечего. А Настасье едва двадцать три исполнилось, пожалеть бы надо. — Насупилась Клавдия Карповна. В сдвинутой до кустистых бровей белой косынке и форменном фартуке она была похожа на строгую монастырскую настоятельницу.

— Не верю я бабкиным сказкам про заговоры, но вот то, что у Климовой устойчивость против бактерий имеется, это факт медицински проверенный. — Заявил Сушкевич. — По-латыни immunitas называется и означает способность живых организмов противодействовать повреждениям.

— Убедил, убедил, батюшка. Ну, теперь если с Климовой что и случится, то иммунитас ихний виноват будет. — Недовольно поджав губы, Клавдия Карповна начала переставлять штативы с капельницами. — И когда только светилы ваши на все инфекции управу найдут — а то знай одно — аспирин да хинин, валерианка да аква дистиллята…

— Так я пойду, Карповна, в изолятор. Может, и вправду, для меня эта больная доставлена, про мою душу. — Повесив на шею марлевую маску, Настя вышла из комнаты.

— Кто вы? Мы плывем в Стамбул? — Бредившая в жару мещанка Осечкина посмотрела на санитарку испуганными, блестящими глазами. Говорила она по-французски.

— Вы в одесской больнице. Не беспокойтесь, здесь хороший доктор. Я к вам нянечкой приставлена. — На том же языке ответила Анастасия, не в силах оторвать взгляда от ужасного лица больной, словно ошпаренного кипятком. Вспухшая пунцовая кожа местами наливалась мутными пузырями. Обметанные струпьями губы с трудом шевелились.

— А почему вы говорите не по-русски? — Спросила она подозрительно. — Где мои документы?

— Меня зовут Анастасия Климова, французскому я училась с детства. Ваши документы в сейфе у доктора. Не беспокойтесь, Татьяна Васильевна.

— Татьяна? — Отекшие веки больной устало опустились. — Какое нынче число?

— Тридцатое марта, Вторник.

Женщина попыталась облизать ссохшиеся губы. Настя тут же поднесла к ним поильничек. Та сделала лишь крошечный глоток и отвернулась.

— Значит, дня четыре у меня еще есть… Вот что, Настя, моя болезнь очень заразна. Остановить ее нельзя. Будь осторожна и не давай мне пить много воды, если я в беспамятстве буду просить об этом… Да, еще возьми у доктора много хинина. Больше ничего не надо. Все одно — противоядья нет… Но мне необходима ясная голова и друг… Очень преданный друг… Запомни адрес и приведи ко мне этого человека… Скажи — привет от Василия Барковского… А теперь ступай, мне подумать надо…