Кэтрин Куксон - Возвращение к жизни

Алиса Хорнбрук и я дружили пять лет. Она тоже называла мою тетушку «тетей Мэгги». А я, обращаясь к ее родителям, говорила: «тетя Энн» или «дядя Дик». Между нами сложились близкие, почти родственные отношения. Однажды к ним приехал погостить дядя Алисы. Он был молод: самый младший брат ее матери. Его звали Ян Лейси, и наша первая же встреча изменила мою жизнь. Нельзя сказать, что я полюбила его с первого взгляда, нет! Его обаяние проникало в мое сердце медленно, постепенно превращаясь в любовь. Тем не менее, с первого же момента нашего знакомства я была им очарована; своим шармом, изысканностью он вызывал искреннюю симпатию — возможно, из-за его какой-то трогательной детской слабости. Он был настолько беспомощен, что нуждался во мне, в моем сильном характере.

Между мною и Яном возникла еще одна связующая нить — мы оба писали книги. Единственное различие было в том, что мои книги публиковались, а его — нет. Когда я говорю о беспомощности Яна, то имею в виду его неспособность зарабатывать на жизнь, его профессиональную слабость. Ян нуждался в поддержке, в наставнике, и я, хотя была на девять лет моложе его, чувствовала себя старшей. Мне казалось, что только я одна его понимала или смогла бы понять. И все же он полонил меня.

В первый год нашего знакомства Ян ненадолго приезжал погостить к своей сестре миссис Хорнбрук. Но эти несколько дней он почти все время проводил со мной в доме у тети Мэгги. Когда он приезжал, моя работа страдала. Как-то само собой подразумевалось, что я все должна отложить ради чтения или рецензирования его рукописей. Ян, казалось, прислушивался к советам более опытного и, что греха таить, одаренного писателя.

Но я ошиблась: Яну были неведомы муки слова, поиска увлекательного и достоверного сюжета. Он был многословен, любил «красивость» слога, мог часами сидеть со словарем, выискивая причудливый и пышный эпитет. Однако бездарность Яна не повлияла на мою любовь.

Однажды Алиса пришла мне сообщить о своем желании выйти замуж за школьного учителя.

Для меня эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. Я была уверена, что моя ученая подруга не интересуется мужчинами. В ней не было и грана женственности, и она ни разу со мной не говорила на интимные темы. Именно в этот вечер она, посмотрев мне в глаза, спросила:

— Надеюсь, ты не строишь серьезных планов связать свою судьбу с Яном?

— А что, есть причины, которые могут помешать нашему браку?

— Нет, только, пожалуй, отсутствие целеустремленности. Он так и не смог найти своего места в жизни. Я бы сказала, что мой дядя не состоялся как личность. Ян в семье рос младшим ребенком, и моя бабушка очень баловала его. После ее смерти, его воспитанием занимались четыре старших сестры, а сейчас пестовать его придется жене. Тебе следует серьезно об этом подумать. И, между прочим, не трать свое драгоценное время на графоманство Яна. Он никогда не создаст ничего талантливого, и эта ущербность грозит превратиться в дьявольскую зависть к чужому успеху.

— Ты, видимо, испытываешь огромную любовь к своему дяде! — Мне было горько слышать правду о Яне.

— Просто я очень люблю тебя, и не хотелось бы снова увидеть тебя больной. — Алиса была искренна.

— Это все, что тебя смущает в моем будущем муже?

Алиса замешкалась; голос ее дрогнул, когда она произнесла:

— Да. Наверное, это все.

Много месяцев спустя, воскрешая в памяти этот разговор, я поняла, что Алиса оказалась права во всем.

Но первое чувство словно ослепило меня. Тетя Мэгги, равно как и Алиса, предостерегала от поспешного шага, но все тщетно. Я решила на время оставить Истборн — и уединиться. После долгих раздумий я твердо решила выйти замуж за Яна — если он сделает мне предложение, — несмотря на все его слабости. Мой отец был олицетворением энергии и целеустремленности, однако его брак с моей матерью оказался такой пародией и обернулся драмой для родной дочери. Супруги не нуждались друг в друге. Яну же я была необходима.

Однако время шло, а Ян даже не заикался о женитьбе. Ожидание становилось невыносимым испытанием. В один из вечеров я сказала Яну, что собираюсь в путешествие за границу вместе с тетей Мэгги и, возможно, на два месяца или более. После этого известия с ним чуть не случилась истерика: я не должна оставлять его. Он так нуждается во мне, и как он просуществует, если я уеду? Ни разу в жизни я еще не чувствовала себя такой счастливой. Я успокоила Яна заверив, что никогда не оставлю его — мы моли бы пожениться и путешествовать вместе. Тетя Мэгги нас поймет.

Впоследствии именно Ян нанес один из сокрушительных ударов по моему самолюбию, когда цинично заметил, что никогда не говорил мне о женитьбе, а я сама сделала ему предложение. И видит Бог, это была правда.

Мы поженились осенью и провели медовый месяц в Испании. Это тогда я и слышала тонкий посвист свирели. Вернувшись в Англию, мы по просьбе тети Мэгги остались жить у нее. Она сказала, что без нас ей будет слишком одиноко. Сейчас я уверена, что это было ложью во спасение — тетя Мэгги чувствовала надвигавшуюся беду.

Катастрофа разразилась в начале следующего года, когда я получила письмо из Уэльса. Некая женщина увидела в старом журнале фотографию мужчины, садившегося в самолет вместе с известной писательницей Пруденс Дадли. В надписи под фотографией утверждалось, что мужчина был мужем Пруденс Дадли. И теперь женщина хотела знать, не закралась ли здесь какая-то ошибка: она не сомневалась, что изображенный на фотографии мужчина — ее законный муж и, кроме того, отец двоих детей, одному было три года, а другому — семь. Супруг бросил ее три года назад.

В моей памяти воскресла позорная сцена: я била мужчину, набросившись на него, подобно разъяренной пантере. Мною владело одно желание: убить предателя и лжеца. Ян ничего не отрицал, сознавшись, что «незнакомка» написала правду. Услышав смертный приговор из уст любимого человека, я на время лишилась рассудка.

Я порвала отношения с семейством Хорнбрук навсегда.

Когда дело было передано в суд, наш развод приобрел характер скандальной сенсации. Я чувствовала себя бесконечно униженной и, если бы не тетя Мэгги, могла покончить с собой. Но моя жизнь была и без того в смертельной опасности из-за тяжелых преждевременных родов.

С того момента, как я узнала, что не была законной женой Яна, во мне росла неприязнь к находившемуся в моем чреве ребенку, и, когда три месяца спустя он появился на свет мертвым, я почувствовала облегчение. Но это было иллюзией: меня терзало глубокое чувство вины — я убила дитя своим нежеланием дать ему жизнь.

После гибели ребенка я пребывала в невменяемом состоянии в течение долгих недель. Это опять были те самые «нервы», которые уже один раз чуть не погубили меня. Снова я пыталась бежать от самой себя. И только любовь и забота тети Мэгги спасли меня. В Роджерс-Кросс я поняла, что снова стала самой собой. Я смотрела на серебристую рябь озера, чувствуя, что свободна. Я могла делать все, что мне хотелось, ехать и жить там, где мне нравилось, я снова могла писать книги. Размышляя о любимом деле, опять вспомнила Яна. Последними его словами, обращенными ко мне, были: «Не имеет значения, что думаешь ты. Я люблю тебя и, самое главное, нуждаюсь в тебе».