Сюзан Айзекс - После всех этих лет

Я не сомневалась, что Алекс найдет что-нибудь другое, чтобы снять мучительную боль, но я бы хотела, чтобы он что-то почувствовал, когда мы будем прощаться. Страдание. Гнев. Я бы не хотела, чтобы он писал блатные песни, что Па получил ножом в брюхо, а Ма получила срок и отбывает его в тюремной библиотеке. Я бы хотела, чтобы Алекс проявил хоть какие-нибудь эмоции.

Я никогда не думала, что с удовольствием буду вспоминать то время, когда он был школьником. Злой. Целеустремленный — пусть только в том, как он бросил вызов родительской власти — нашел выход, когда Ричи установил на его окне датчики. Он спустился по спасательной лестнице и сбежал со своим другом Денни и ребятами из его группы. Я сумела бы использовать этого злого молодого человека и привлечь его на свою сторону, особенно с таким умом, каким отличался его отец.

Я посмотрела на разбросанные вещи, на одежду, щипчики для ногтей и гель для волос, валявшиеся на кресле, на беспорядок, который он устроил в комнате всего за двадцать четыре часа. Я перестала питать иллюзии. Он был мой сын, а не герой детектива. Я сбросила его грязную футболку и остатки попкорна с кровати и уселась на это место. Что было потом? Не помню. Может, я молилась, и получила утешение? Когда же я поднялась, я почувствовала сердцем, что через месяц, год, десять лет с Алексом все будет в порядке.

Я почувствовала большое облегчение и снова уселась на его кровать. Посмотрела в окно. Там сверкала серебряная луна, мерцали звезды. Я пошарила ногой по ковру, затем под его кроватью. Она была здесь. Спасательная лестница длиной в двадцать футов.

Теперь я знала, что я должна спасти свою жизнь.

План. Мне нужен был план побега.

Я покачала головой: слишком торжественно. Похоже на шутку.

Деньги. Я не могла убежать далеко без денег. Мне нужно было место, где я смогла бы остановиться, деньги на дорогу, еда. Во всех моих сумочках я наскребла что-то около тридцати долларов с мелочью. Я добавила еще восемьдесят из своего бумажника. Есть еще чековая книжка, однако уже с завтрашнего утра и до конца следствия компьютер заморозит все мои счета. То же самое и с кредитной карточкой.

На мой последний день рождения Ричи подарил мне кольцо с сапфиром размером с маленькую сливу. В лихо закрученных детективах героиня всегда предлагает частному сыщику в оплату его услуг какую-нибудь маленькую безделушку, на что он всегда отвечает: «Ладно, детка, забудь об этом». Такой является жизнь для восемнадцатилетних блондинок. Но если они могут оплачивать свои просьбы драгоценностями, то почему не могу я?

Затем я спросила себя: чего ты добьешься тем, что сбежишь?

И ответила: может, ничего. Может, это такая фантазия, просто жалкая забава для тех, кому некуда бежать.

Переодевание. Немного грима. Успокоительное. Я схватила пузырек и прижала его к груди, как бальзам для страдающей души. Но успокоить себя могла только я сама. И если у меня осталась хоть какая-то надежда снасти свою жизнь, я должна стать решительной. Я не могу позволить себе впадать в отчаяние при каких бы то ни было неприятностях.

Мои колебания продолжались ровно три секунды, после чего я утопила свои таблетки в туалете.

Я бегала по спальне в поисках зубной щетки и твердила себе: «Этот план обречен на неудачу. Забудь о нем. Иди спать. Я в высшей степени напряжена, а все мое успокоительное, которое было в доме, растворилось в воде унитаза».

Я сказала себе: убийство Ричи не было случайным. Я искренне в это верила. И чтобы мне оправдаться, я должна найти того, кто это совершил. Однако это не детективный роман Джона Диксона Карра, где все распутывается уже в предпоследней главе. Поскольку поймать убийцу вряд ли возможно, то мне, по крайней мере, необходимо выяснить, что происходило в жизни моего мужа в последние несколько лет. Необходимо предложить Гевински альтернативу. Единственное, что я могу — узнать, что Ричи делал, видел, думал. Он переехал в город на самом деле значительно раньше, чем покинул меня, и я должна последовать туда по его стопам.

Ветер завывал, как в дешевом фильме ужасов — у-у-у-у-у — от него дребезжали стекла. Холодная ночь — предвестник зимы. Я думала: как одевается человек, скрывающийся от правосудия. Я была твердо убеждена, что одежда должна состоять из джинсов и черного свитера. Но если я хочу попасть в мир Ричи, то мне следует одеваться, как и всем остальным там, — дорого. Я подошла к шкафу и вытащила твидовые французские слаксы темно-серого цвета. Мне они казались потрясающе модными. Шелковую блузку. Светло-серый кардиган, который я покупала вместе с Кэрол, и низкие кожаные ботинки. Все необходимое я сложила в очень красивую сумку из страусовой кожи, которую я купила через месяц после того, как мы разбогатели, и за два года до того, как я стала бороться за права животных, спасая их от детей моего показательного класса.

Я выключила свет в холле. Ступая как можно тише, я вошла через приоткрытую дверь в комнату Бена. Вымпелы и полки со спортивными наградами соревновались за место на стене с портретами различных деятелей науки. Уже в колледже он повесил последний, молодого Эйнштейна. Никаких рок-звезд и политических лозунгов.

Я прошла дальше и остановилась в дверях комнаты Алекса. Конечно, я была напугана всем, что произошло и может еще произойти, но я отдавала себе отчет, что меня охватывает ужас только тогда, когда я начинаю прислушиваться к собственному прерывистому дыханию.

Комната Алекса все еще была пуста. Он проспит в библиотеке до полудня, если кто-нибудь не разбудит его резким и требовательным: «Скажи, где твоя мать!» Я проскользнула в его комнату, закрыла дверь и села на жесткий матрац его узкой подростковой кровати.

Это слишком опасно, говорила я себе. А что, если Алекс проснется и поднимется наверх? Ты что, хочешь, чтобы он выбирал между тобой и законом? Я понимала, что шансы мои близки к нулю, и чтобы успокоиться, начала считать бананы — один банан, два банана… Я дошла до трехсот — ничего! Надо заметить, что это было наиболее скучным занятием, конечно, после разговоров с «Подозрительной» об аллергии.

Кругом тихо. Алекс не поднимается. Я выглянула в окно. Полицейских я не увидела, хотя знала, что двое у входа в дом и еще двое в машине в конце аллеи. Я вытащила лестницу из-под кровати. О, Боже! Цепи, скреплявшие ступеньки, заскрежетали, как дух Марлея. Я замерла. Ни окрика, ни полицейского свистка. Сантиметр за сантиметром осторожно и легко я открыла окно.

«Не делай этого, — предостерегала я себя. — Ты сделаешь только хуже. Они скажут, ты смылась, потому что виновата. Невиновный не сбежал бы. Они поймают тебя. Ты знаешь, что они поймают тебя».

«Пусть поймают, — отвечала я себе. — И что они смогут сделать? Добавить пару лет к приговору? Когда тебе шестьдесят пять или семьдесят пять, какое значение имеют год или два. У меня будут вставные зубы, седые волосы на лобке и никаких надежд. Так, действуй!»