Мария Ветрова - Верни мне любовь. Журналистка

Да и сама Милка выглядела удивительно живой и красивой, гораздо красивее, чем когда-то в реальной жизни. Словно весь ее облик смягчился, подсвеченный внутренним, незримым сиянием, обретя покой и завершенность…

Некоторое время мы шли молча, наслаждаясь окружающей тишиной и красотой, потом она заговорила.

— Ну вот, — произнесла моя подруга, — теперь ты знаешь, где я живу, все, что можно, я тебе показала… Поговорим?

— Как ты сюда попала? — задала я ей вопрос, возникший в моем сонном сознании или подсознании.

— Разве ты не знаешь, — улыбнулась она ласково, — что убийца, уничтожая свою жертву, берет на себя ее грехи?..

Я промолчала, ошарашенная, а Милка, словно подслушав мои мысли, продолжила:

— Те двое были чисты…

— Двое? — недоуменно переспросила я.

— Ты думаешь только о Кате, а ведь вначале был тот ее мальчик, забыла?..

Мы дошли до конца улицы и остановились у самого последнего из домиков — тоже белого, под красной крышей.

— Я живу здесь, — сказала Милка. — Извини, пригласить тебя внутрь не могу, нельзя… И дальше нам тоже ходу нет…

Я посмотрела в ту сторону, куда показывала Мила, и — не увидела ничего, кроме огромного до головокружения, пустого пространства, голубоватого, бесконечного… Ни земли, ни неба — только пространство. Не знаю, как это описать поточнее. Милка снова улыбнулась и кивнула:

— Да-да, ты права, оно бесконечно… — И тут же заговорила о другом, видимо, о главном для нее: — Марина, я позвала тебя сюда, чтобы попросить кое о чем…

Ее лицо сделалось вдруг серьезным и печальным и словно полупрозрачным.

— Дорогая моя, вы должны ее отпустить… Понимаешь? Отпустить. Иногда судьей человеку может быть только Бог… Обещай, что сделаешь все, чтобы выполнить мою просьбу!

— Разве это от меня зависит? — Вопрос мой родился сам, как все, что происходило в этом удивительном сне.

Милка на это ничего не сказала. Но стала словно еще прозрачнее, как будто начала таять, а вслед за ней — и домики, и пышные сады, и аромат цветов, словно все это постепенно переливалось в голубоватую бесконечность, само становясь ею на моих глазах. И уже откуда-то совсем издалека до меня донеслась, как доносится эхо в горах, ее последняя фраза: «Назови девочку в честь меня, дорогая, в память обо мне… обо мне… обо…»

— Милка! — закричала я, опомнившись. — Милка, вернись!..

И в ту же секунду реальность в виде сильного болезненного ощущения ворвалась в мой сон, оборвала и прогнала его. Нет, это была не боль, это Григорий, перепуганное лицо которого я разглядела секундой позже, крепко сжимал меня в своих объятиях, очевидно пытаясь разбудить…

— Малыш, — голос у Грига тоже был испуганный, — перевернись на другой бок…

— Я кричала… — пробормотала я в ответ и села на постели. Мое сознание было удивительно ясным, лишенным тревожных ощущений, ставших в последние недели привычными. Словно проснулась я не за секунду до этого, а несколько часов назад. — Я звала Милку, верно?..

Взъерошенный со сна, Гриша тоже сел в постели, и только тут оба мы поняли, что утро уже наступило. Утро понедельника — солнечное, яркое, августовское, все еще летнее.

— Ух… — сказал он, не отвечая на мой вопрос. — Еще бы немного — и проспали… Как это я не услышал будильника?!..

Но уйти от ответа я ему не дала, настойчиво повторив свой вопрос.

— Ну да… — Муж хмуро отвел в сторону глаза. — Послушай, Малыш… Тебе необходимо взять бюллетень — хотя бы на недельку…

— Это еще зачем?! — Я моментально выскочила вслед за Григом из постели и… тут же охнула: надо же мне было забыть про свой токсикоз, особенно яростный по утрам…

— Вот тебе и ответ на вопрос! — удовлетворенно произнес Григ, одновременно нашаривая на тумбочке заготовленное с вечера лекарство. — К тому же, если не ошибаюсь, ты должна как можно быстрее куда-то там записаться… Я имею в виду специальную вашу больницу… То есть поликлинику… Правильно?

Мне стало смешно.

— Господи, Гришаня, откуда у тебя такая осведомленность в этой области?.. Да ничего подобного, никакой срочности нет… И не надейся, что тебе удастся от меня избавиться до тех пор, пока… Пока все это не кончится!

— Ты, кажется, намерена оспаривать тот факт, что есть вещи, противопоказанные маленьким детям и беременным женщинам? — улыбнулся он явно через силу. И, вздохнув, вяло потащился в сторону ванной и кухни.

Свой сон я ему все-таки рассказала. За завтраком, который поглощал в основном один Григ, поскольку мой аппетит по-прежнему оставлял желать лучшего.

— …Так что, — завершила я свое изложение, — сам видишь, никакие кошмары меня в этой связи больше не мучат. Наоборот: очень хороший и полезный был сон…

— Полезный? — удивился Григорий.

— Конечно! — кивнула я. — По меньшей мере теперь мы знаем мнение самой Милки…

Григ поперхнулся последним глотком кофе и закашлялся. Должно быть, от неожиданности: ни разу за годы знакомства, не говоря о браке, ни в каких суевериях, включая веру в сны и их толкования, я моим мужем замечена не была. Как тут было не решить, что у его женушки отчетливо поплыли мозги?.. Я же, понимая, что не смогу никогда и ни под каким видом доказать мужу, что сон мой действительно был чем-то вроде послания свыше, постаралась сохранить невозмутимость и спокойно выдержала взгляд Гришаниных округлившихся очей… Никому и никогда еще не удавалось передать другому человеку свои ощущения в качестве доказательства истины. Мои ощущения свидетельствовали и были реальны исключительно для меня самой. Значит, единственное, что я могла делать, — и дальше стоять на своем… Тем более что Корнет, к примеру, никаких вещих снов не видел, но что-то подсказывало мне, что он в итоге обязательно станет моим союзником… Разумеется, если мы вообще правы в своих подозрениях.

В конце концов мы с Григом пришли к некоему консенсусу. Сегодняшний день я (с позволения главного редактора и даже по его настоянию!) согласилась провести дома. Вечером — съездить вместе с ним наконец к тетушке за своими вещами, а совсем вечером нам, «штабистам», вновь предстояло собраться втроем у нас с Григорием — для совместной работы над статьей.

Я не стала спрашивать мужа, будет ли он публиковать результат наших предстоящих трудов. Я понимала, как нелегко решиться в наше смутное время на столь отчаянный поступок… Тень Милкиного преступления неизбежно падет на всю контору, на каждого из нас, начиная с главного редактора и кончая той же Анечкой… Результат попытки публичного покаяния, предложенного Корнетом, непредсказуем. Шансов на то, что читатели за нашу честность полюбят нас еще больше, крайне мало, скорее их много за то, что в итоге потеряем доверие, которое составляет основу благополучия любого издания… В тот момент я бы не хотела оказаться на месте своего мужа. Ведь именно ему предстояло принять решение, которое вполне может стать для газеты роковым…