Маргарет Этвуд - Телесные повреждения

Ренни понимает, на какую реакцию рассчитывает Лора. Ужас, сочувствие. Но она неспособна ни на то, ни на другое. Вместо этого она подавлена и разочарована собственной неспособностью развлечь собеседницу. Лора куда лучшая рассказчица, и у нее явно есть что рассказать.

Ренни, как зачарованная, наблюдает за движением Лориных губ: когда они приоткрыты, видны когда-то великолепные, а теперь изъеденные никотином зубы, вся сцена напоминает кино, в котором выключили звук. Сказать, что она недолюбливает Лору, значит ничего не сказать. Ренни сильно ее не любит. Их не связывает ничего, кроме того, что они обе оказались здесь. Смотреть, кроме Лоры, не на кого, слушать тоже. Ренни подозревает, что ее неприязнь возрастет до предела к тому моменту, когда они отсюда выберутся.

— Господи, ты меня слушаешь или нет? — перебивает Лора ее мысли. — Мы с тобой вынуждены просиживать здесь свои задницы, болтая об этих мерзавцах и подонках, словно институтки какие-то, только там мы обсуждали мальчишек.

— Ты можешь предложить что-нибудь еще? — с сарказмом отзывается Ренни. В конце концов, они влипли по Лориной вине. Лора пропускает намек мимо ушей.

— Окажись здесь пара мужиков, думаешь, они бы стали сплетничать о женщинах? Ничего подобного. Они либо подкоп сделали, либо охранников придушили.

— Как в кино. — Лора встает, потягивается. — В сортир хочу. Хорошо хоть, что мы избавлены от необходимости срать прямо на пол. Хотя те, кто был здесь до нас, похоже, именно так и поступали. Вонь стоит просто невыносимая.

Лора стягивает с себя трусики, расправляет юбку над ведром наподобие парашюта, присаживается на корточки. Ренни устремляет глаза на стену, слушая как струя ударяется о пластик. Ее коробит мысль, как Лора будет выходить из положения: туалетную бумагу им может заменить либо одежда, либо собственные руки. Выбор к сожалению невелик.

Ренни поджимает под себя колени, ей холодно. Если они лягут на пол, то отсыреют до костей, поэтому они продолжают сидеть, прислонившись спиной к стене. Из-за бьющего в глаза резкого света невозможно уснуть. Ренни опускает голову на колени и закрывает глаза.

— Попробуй выглянуть в окно, я подсажу тебя, — говорит Лора.

Ренни открывает глаза. Она явно не понимает, зачем это нужно, но, по крайней мере, нашлось хоть какое-то занятие. Лора подставляет руки, Ренни ставит на них правую руку, Лора помогает ей вскарабкаться. Ренни удается подтянуться и ухватиться за прутья решетки; ее голова достает до отверстия в стене.

Это обычный внутренний дворик, похожий на множество своих собратьев, окруженных стеной, напротив стоит еще одно здание. Ее глаза находятся почти вровень с землей. Двор зарос травой, белые джунгли в лунном свете. Над травой высится помост виселицы, покинутый заброшенный город. С трех сторон дворик окружен морем. По запаху угадывается, что неподалеку находятся свиньи. На дворике ни души. Похоже их поместили около свинарника.

— Ничего не видно, — Ренни спускается вниз.

— Ты тяжелее, чем я предполагала, — Лора растирает руки.

Они вновь усаживаются на пол. Так проходит минут пять, а может и полчаса, как вдруг из окна доносится какой-то звук, скрип, топот чьих-то лапок.

— Крысы, — убежденно констатирует Лора, — в округе их называют кокосовыми грызунами. Они питаются кокосовыми орехами.

Ренни старается думать о чем-нибудь другом. Она закрывает глаза: есть вещи, о которых лучше не задумываться. Например, о том, что она не в силах ничего изменить.

Рядом лежит рука Лоры. Это немного успокаивает. Ренни думает о белых холодильниках, битком набитых всякой всячиной: напитки, молоко, кофе в прозрачных бумажных пакетах, яйца, сложенные аккуратными рядами в своих ячейках; хромированные блестящие металлические краники; ванная, целый склад ванн и душей, мыло в изящной обертке, названия английских трав и тому подобные мелочи.

Лора до сих пор говорит. До Ренни плохо доходит смысл ее слов, она до смерти хочет есть. Когда наступит утро? Им наверняка что-нибудь принесут, иначе быть не может, под ложечкой нестерпимо сосет, Ренни надеется, что только от голода.

Глаза будто засыпаны песком, Ренни чувствует нарастающее раздражение против Лоры, это она во всем виновата, Ренни хочет спать, есть, ее мучит жажда. Однажды ее застигла снежная буря на автобусной станции, когда она ехала домой на Рождество, до города далеко, закусочная еще закрыта, туалет не работал, вонь стояла омерзительная, нечего и думать, чтобы до рассвета прошел хоть один автобус: они будут дожидаться, пока ветер немного поутихнет, иначе не проехать; люди зевают, засыпая на ходу, дети капризничают, автомат для приготовления кофе сломался. Но все было бы ничего, если бы возле нее не примостилась страшно словоохотливая особа в вишневом пальто с перманентом на голове. Она щебетала без умолку, какие-то тройняшки, больные полиомиелитом, автокатастрофы, операции больных водянкой, аппендициты, внезапные смерти, мужья, бросающие своих жен, тети, дяди, двоюродные братья-сестры, несчастные случаи, браки между родственниками, в которых невозможно разобраться, литания — и так без конца, она выпаливала это со странной смесью скорби и бьющей через край энергии, чуть ли не с веселостью, залихватски, по-детски радуясь, что ей выпало пережить и запомнить столько бессмысленных страданий. Правдивая исповедь. Нескончаемая. Ренни прислушивается, разглядывая профиль спящей напротив них женщины, примостившейся на скамейке: ее голова откинута в сторону, на корсаже болтаются рождественские колокольчики и серебряные шарики-бубенчики, к массивной груди крепко прижат пакетик с подарками от Санта-Клауса…

— Да ты совсем не слушаешь, — с упреком обнаруживает Лора.

— Извини, я жутко устала.

— Может, мне вообще лучше заткнуться, — в голосе звучит обида.

— Нет-нет, продолжай, это очень интересно. — Может быть за ней скоро придут, чтобы вести на допрос. Тогда она сможет все объяснить, она скажет, что произошла ошибка, что она оказалась здесь случайно. Все, что ей остается — это терпеливо ждать; рано или поздно что-то непременно должно произойти.

Ренни идет по улице, вдоль которой стоят дома из красного кирпича, по улице, на которой она живет. Дома солидные, ухоженные, где-то пристроены крылечки, на некоторых красуются башенки, другие просто разрисованы белой краской и издали похожи на имбирные пряники. Здесь люди заботятся о своем жилище, гордятся им. «Главное создать уют», — говорила бабушка Ренни, сама большая мастерица в этом деле.

Ренни в кругу семьи, мама, бабушка. Сегодня воскресенье, они вернулись из церкви. На дворе осень, листопад, желтые, рыжие, красные листья кружат в медленном танце с партнером-ветром, опускаясь на землю. В воздухе морозно, Ренни рада, что вернулась в теплый уютный дом. Но никто не обращает на нее внимания. У нее замерзли руки, она поднимает их, чтобы рассмотреть, согреть, но они не слушаются ее. Чего-то не хватает.