Энн Стюарт - Холодный как лед

– А вы трахали их, перед тем как убить?

Она затеяла опасную игру, и чем может кончиться дело, ей не понравится. Но они попали в ловушку вместе в этой роскошной тюрьме, вечер близился к ночи, и Питер чувствовал себя столь же безрассудным, как она.

– Время от времени, – признался он. – Если нужно было.

– А мужчин?

– Время от времени, – повторил он. – Если нужно было.

Он должен отдать ей должное: она отлично умела скрывать реакцию. Но ей хотелось знать еще кое–что.

– Вы спали с Гарри?

– К счастью, я не в его вкусе.

Секунду она молчала, и он мог только гадать, о чем она думала.

– Мне вас не понять, – наконец сказала она. – И в толк не возьму, зачем даже пытаюсь. Среди моих знакомых не водятся убийцы–бисексуалы.

– Я не бисексуал. Просто делаю то, что требуется.

– И вы кончаете? Когда трахаетесь ради работы?

Он чуть не улыбнулся. Ей не удавалось спокойно произнести «трахаетесь» словно бы случайно, как бы между прочим, как она хотела. Или, может, он ее только расстроил честными ответами.

– Конечно, – утвердительно ответил он. – Секс – это же просто запрограммированный физиологический отклик. Я могу заставить свое тело делать все, что захочу, без какого–либо участия эмоций.

– Вы же сказали, что у вас нет чувств.

– Разве? Ну, это довольно близко к правде. Скажем, пользоваться сексом как инструментом не более сокровенно, чем пользоваться фальшивым именем и учиться откликаться на него. Это умение, оружие. Нечто, что я использую, когда призывают обстоятельства.

– Не верю, что такое возможно, – заявила она.

Глупышка. Неужели она не понимает, что он только и ищет предлога, любого повода, наложить на нее свои лапы?

– Возможно. Продемонстрировать?

Ему захотелось рассмеяться, видя, как вытянулось ее лицо. Почти захотелось.

Она вскочила с кресла.

– Я иду спать.

«Дай ей уйти , – приказал он себе. – Заткни свой проклятый рот и дай ей уйти» .

– А вам не любопытно? – как бы со стороны услышал он себя. – Я думал, вы не собираетесь сдаваться без борьбы. Докажите, что я не прав. Растопите мое ледяное сердце теплом вашей нежной любви.

– Да пошли вы, – придя в ярость, выругалась она.

– Я так и предполагал.

Ей следовало бежать, пока у нее еще был шанс. Для такой умной женщины она оказалась поразительно глупа. Или же ей нравилось играть с огнем.

– Вы просто шутите, – ровным тоном произнесла она.

Но они оба знали, что он не шутил. Питер не понимал, зачем так поступал. Он хотел ее, в этом все дело, но ведь он, бывало, хотел и других женщин, и член у него твердел, что вовсе не означало, что Питеру приходилось предпринимать что–то по этому поводу.

Может быть, ему точно так же захотелось поиграть с огнем. А, возможно, он решил, что легче просто трахнуть ее и дело с концом. Или же искал для себя причину, чтобы спасти ее.

Впрочем, даже если он хотел, то не мог.

«Беги», – подумал он. А вслух сказал:

– Идите сюда.

Женевьева застыла посреди комнаты, босые ступни приросли к холодным плиткам. Ее окружала тихая и безмолвная ночь, а где–то там связали и накачивают наркотиками беспомощного человека в ожидании верной смерти от рук мужчины, так раскованно сидевшего здесь, в этом кожаном кресле. Черты лица Питера Йенсена выглядели четко очерченными, зловеще прекрасными в сумрачном лунном свете, и она не могла забыть, каковы на вкус эти полные выразительные губы. Даже холодные синие глаза Йенсена потеплели и стали похожи скорее на спокойное озеро, чем на арктическое море.

О, да, он был прекрасен – этого у него не отнимешь. И до сих пор она не осознавала, какой болезненно одержимой может стать, как хотеть его, как желать найти повод, что позволил бы Питеру коснуться ее.

– Вы меня за дурочку принимаете? – с трудом сдерживая в голосе ярость, сказала Женевьева.

Йенсен откинулся в кресле, вытянув перед собой длинные, облаченные в льняные брюки ноги. Он тоже был босиком, и она невольно заметила, какие у него длинные красивые ступни. Что еще там красиво?

– Мы оба знаем, что вы умная женщина, – произнес он. И начал расстегивать свободную белую льняную рубашку загорелыми, изящными и смертельно беспощадными пальцами. – Вы не упустите возможность получить надо мной любое преимущество, хоть эмоциональное, хоть физическое, и никогда не примиритесь с фактом, что это безнадежно. Раз уж чувства у меня искать бесполезно, так остается физическая сторона.

– Вы же заверяли меня, что ваше тело – просто хорошо налаженная машина, способная функционировать независимо от обстоятельств. Чем же это поможет мне?

– Неужели у вас отсутствует воображение, Женевьева? Вы и в самом деле думаете, все, что я говорю, – правда? Ложь – одна из трех ипостасей, в которых я поднаторел лучше всего. Насчет двух других вы уже в курсе.

Она взглянула на почти нетронутое блюдо и с надеждой спросила:

– Кулинарное искусство?

– Убийство. И секс.

– Но если вы такой искусный лжец, откуда мне знать, что это правда?

– Вам не узнать о моих способностях убивать, пока не станет слишком поздно, и, надеюсь, вы даже не осознаете, что происходит. Что касается секса… – Он развел руками: – Это на ваше усмотрение.

– Я собираюсь пойти спать. Без вас.

Но она не двинулась с места: просто не могла.

– Вы уже предупреждали. И вот все еще здесь. Не думаю, что именно этого вам хочется. Если не можете растопить мое сердце, всегда есть возможность попытаться взять надо мной верх, когда мое внимание так или иначе отвлечено. Я мог бы даже после уснуть – разве не так часто поступают мужчины?

– Не мои мужчины, – высокомерно заявила она.

Он улыбнулся.

– У вас нет никакого мужчины, Женевьева. И не было больше трех лет, с тех пор как вы перебрались в Нью–Йорк. Думаете, я не имею на вас полное досье? Я знаю, в какую школу вы ходили, как потеряли девственность, что предпочитаете на завтрак. Что у вас слабость к гонгконговским боевикам, французскому рок–н–роллу. Гарвардскую юридическую школу вы окончили третьей в группе и чуть не сошли с ума, что не окончили первой. Знаю, что вам нравится миссионерская поза, не хотите никому делать минет и редко кончаете. У вас нетерпимость к лактозе. Вперед, мисс Спенсер. Ставлю на то, что смогу заставить вас кричать от наслаждения.

Она почувствовала одновременно жар и холод. Осведомленность Йенсена в ее личной жизни была непостижимой и просто ужасала. Его ресурсы простирались куда дальше простого приобретения редкой содовой шипучки на Карибских островах. Если он уже внес столько сведений о ней в свою память, то осталось ли что там прятать?

– Нет, не сможете, – возразила Женевьева. Голос дрогнул.

Питер встал: ошибка с его стороны. Пока Йенсен вальяжно развалился в кресле, то выглядел почти безвредным, но когда встал в полный рост, Женевьева точно поняла, у нее против него нет никаких шансов.