Луанн Райс - Песчаные замки

— Я не должен был выходить из дома… Должен был догадаться, что ты побежишь за мной… — осторожно объяснил он. — По-моему, именно это ее рассердило.

— Ты не остановил бы меня, даже если бы захотел, — заявила Реджис.

Он чуть не улыбнулся. Дочь абсолютно права. С раннего детства была его тенью. Он учил ее лазить по скалам, сперва потихоньку, а потом удивлялся, что она взбирается на вершины быстрее него. Ему всегда нравились приключения, и дочь унаследовала от него эту склонность.

— Это можно без конца обсуждать, только прошлое не изменить, детка.

— Знаю, — кивнула она, и у него мороз пробежал по спине от ее безнадежного тона.

— Заказ номер двадцать пять! — прогремел из динамика голос.

— Наш, — встрепенулся Том.

— Позволь мне, — вскочил Джон. Он считал это дело своим, отцовским — всегда бегал за блюдами. Порой за ним увязывалась Реджис, хватала салфетки, пластмассовые вилки. Сегодня она осталась на месте, сидя рядом с Томом. И Джон слегка огорчился — еще один признак перемен, произошедших в мире за время его отсутствия.

Но он придумал еще кое-что. Подбежав к прилавку, назвал номер заказа стоявшему за ним подавальщику. Тот протянул поднос, Джон полез в карманы, проверяя, хватит ли денег.

— Все в порядке. Заказ оплачен.

Джон высыпал на прилавок монеты.

— Нельзя ли добавить еще кое-что?

— Пожалуйста, — кивнул парень, принимая заказ.

Казалось, прошла вечность, хотя Джон видел — мальчишка обслуживает его вне очереди, может быть, потому что он уже ждет с подносом, или потому что знает, что это для Реджис. В любом случае, через пять минут вернулся к столику.

— Ты мне тоже шипучку принес? — воскликнула Реджис, глядя на три высоких бумажных стаканчика.

— Принес, — подтвердил Джон, протянув ей стакан.

— А это что? — спросила она, глядя на картонный под-носик с хрустящими золотисто-коричневыми гребешками, картошкой и горсткой салата в сторонке.

— Печеные гребешки. — Он поставил картонку на стол перед ней. Немного, но все-таки кое-что.

Она подняла на него полные слез глаза. Джон наклонился, поцеловал ее в лоб, осушил поцелуями слезы.

— Реджис, я в самом деле вернулся.

Агнес понимала, что с ней творится что-то странное, но никому не хотела говорить об этом. Одно дело — видения, но это даже для нее чересчур. После травмы головы она повсюду видит белые крылья — в кухонном окне, поджаривая ломтики хлеба, в зеркале в ванной, когда умывается, в ночном небе под лунным светом.

Она долго разглядывала изображение на дисплее фотокамеры, пытаясь понять, что там запечатлелось. Порой смотрела на экранчик, ожидая, что священный образ вот-вот улетит. Наконец, решила обратиться к матери и спросить у нее.

— Мам, — позвала она, войдя в мастерскую. Сердце застучало при виде матери, полностью погруженной в работу, с засученными рукавами. В мастерской царил полный хаос. Уборка в студии входила в обязанности Агнес, а она об этом даже не позаботилась.

— Что, детка? Как ты себя чувствуешь? — спросила мать, не сводя глаз с холста.

— Хорошо, — ответила она, сдерживая улыбку.

— Правда? Голова не болит?

— Нет.

Агнес пробежалась по комнате. Всегда приятно здесь бывать, слышать запах красок, видеть яркий свет, льющийся в выходившие на север окна, спавшую на подоконнике Сеслу, счастливую и довольную мать. Совсем маленькой девочкой она каким-то образом поняла, что ничто так не умиротворяет и не успокаивает мать, как работа. Наверно, поэтому она не бросает преподавание в Академии. Агнес схватила швабру, принялась подметать.

— Сес по-прежнему сидит на месте? — поинтересовалась мать. — Я пригласила ее после завтрака пройтись со мной по берегу, а она отказалась.

«Почему, как ты думаешь?» — хотела спросить Агнес. Младшей сестре до смерти хочется видеть отца, средней тоже. Мать загадочно о нем умалчивает, уклоняется от ответа на вопрос о том, когда вся семья будет вместе. Даже выходя на берег, идет не в обычное место, где Агнес прыгала со стены, а совсем в другую сторону, к бухточке, еде растут устрицы.

— Ма-ам, — протянула она, вертясь вокруг мольберта.

— Минуточку, солнышко. Дай закончить.

Она прищурилась на холст, выдавливая на палитру красный кадмий из тюбика, накладывая мастихином каплю краски. Агнес со шваброй придвинулась ближе, взглянула и охнула.

Картина изображала ее саму с отцом. Очень четко выписаны глаза, волосы, плечи; та самая ночь, когда она бросилась в воду под звездным пологом над головой и с кружевными волнами за спиной; широкая темная песчаная коса, куда отец вынес ее на руках, как малое дитя. На стене со слюдяными прожилками виден призрак белой кошки. Красный кадмий — ее кровь на отцовской рубашке.

— Мама… — повторила она и, не дожидаясь ответа, сунула швабру в угол, выбежала из мастерской. Сердце сильно билось, готовое выскочить из груди. Агнес помчалась по коридору в спальню. Сес там не оказалось, поэтому она положила фотоаппарат на полку, вышла на веранду, где и нашла сестру.

— Что ты тут делаешь? — спросила та. — По-моему, тебе велели лежать.

— Я устала лежать. Надоело.

— Надоело не прыгать со стен по ночам?

Агнес попыталась улыбнуться. Что-то в картине матери прохватило ее до костей. Она до сих пор видит написанные ею глаза отца — трагические, полные ужаса, скорби. Эти глаза говорят все, что можно сказать об их семье.

— Мама наверняка сотрет тебя в порошок, если ты еще когда-нибудь подойдешь к той стене, — предупредила Сес.

— Потому что я расшиблась?

— Нет! Потому что не хочет, чтобы мы виделись с папой! Разве не ясно? Зачем она это делает?

На подъездной дорожке с визгом затормозил джип Питера. Агнес и Сес наблюдали, как Реджис целует его, дотянувшись со своего сиденья, а потом выскакивает. Он быстро уехал, оставив за собой облачко пыли.

— Эй! — воскликнула Реджис, поднявшись по ступенькам. — Как вы тут, мои девочки?

— Куда это Питер поехал? — спросила Сес вместо ответа.

— Рыбачить с ребятами из Хаббард-Пойнт.

— А ты?

— Не захотела.

— Почему у тебя такой радостный вид? — подозрительно спросила Агнес, ибо Реджис без Питера никогда не была счастлива, а теперь сияла — не то, что утром.

— Расскажу через минуту, только сначала вы мне объясните, почему у вас обеих такой несчастный вид?

— Почему мама нам не позволяет видеться с папой? — спросила Сес. — Что за дикость? Он мой отец, я люблю его и хочу его видеть.

— Она там пишет, как сумасшедшая, — Агнес кивнула на мастерскую.

— Правда? — переспросила Реджис. — Давно по вечерам не писала.

— Знаю! И ты должна увидеть, что она пишет, — добавила Агнес. — Может быть, лучшую свою картину. О нем. Как он меня выносит на берег. Но главное, кого сразу видишь — папу.