Наталья Калинина - Семь сокрытых душ

– Секретные счета, липовые договоры, другие махинации – вот что вскрылось! И ты об этом знаешь лучше меня!

– Нет, – растерялась Ада, – у нас все было в порядке… Какие секретные счета? Какие липовые договоры? О чем ты?! Я не понимаю!

Она, уже не отдавая себе отчета, закричала. И пришла немного в себя лишь тогда, когда ее легонько тронул за руку спутник. Ада бросила на него взгляд и увидела, что он знаками просит ее прекратить разговор.

– Ты сейчас где? – отрывисто спросил Борис.

– В дороге.

– Не в офисе?

– Взяла неделю отпуска. Надо кое-какие личные дела решить… Еду в свой бывший интернат.

В трубке повисла пауза, словно Борису очень не понравилось то, что Ада занимается не работой, а какими-то «личными делами».

– Когда вернешься?

– Не знаю. Надолго не задержусь.

– Сразу же перезвони мне. И готовься к серьезному разговору!

– Борис, я не…

– Потом. Когда вернешься, – отрезал он и, не попрощавшись, отключился.

Настроение оказалось безбожно испорченным. Негодование прорывалось дрожью в руках, она вела машину теперь как во сне, невнимательно, думая о словах Бориса. Он никогда с ней так не разговаривал! И, что самое ужасное, она даже не понимала, в чем он ее обвинял! Секретные счета, липовые договоры… Бред какой-то! Они с Игорем все проверяли и перепроверяли.

– Не думай сейчас об этом, – сказал Джек. – Решишь сначала свои вопросы, затем уже – рабочие.

Она молча кивнула. Обсуждать с ним свои деловые проблемы она не собиралась. Хватит и того, что доверила ему, незнакомому человеку, свои личные.

Ада посмотрела в зеркало заднего вида и, убедившись, что полоса свободна, свернула к обочине. Там она остановила машину и набрала номер Сташкова. Пусть он объяснит, что все это значит! Но Игорь то ли не слышал звонка, то ли не мог взять трубку. Ада отправила краткое сообщение с просьбой перезвонить и вновь выехала на трассу.

Как бы ей ни хотелось, она не могла перебороть тревогу, все гадала, чем был вызван гнев Бориса, и прислушивалась, не зазвонит ли мобильный. Даже музыку выключила, чтобы не пропустить звонка Игоря. Джек, слава богу, не отвлекал ее разговорами, карту он сложил и смотрел теперь в окно.

Ада не сразу поняла, что происходит. Вначале на какое-то мгновение из поля зрения исчезло шоссе, словно его скрыл упавший на землю густой туман. Ада автоматически сбросила скорость, но дорога появилась вновь. Но тут изменился пейзаж: только что шоссе с двух сторон сопровождали березово-осиновые посадки, но вот уже вдоль дороги по обе стороны раскинулось поле, заметенное снегом. Ада бросила изумленный взгляд за окно, а затем – на спутника, заметил ли он тоже эту погодную аномалию? Утром было прохладно, но не до такой степени, чтобы выпал настолько густой снег! Да еще в конце мая. Джек продолжал наблюдать за сменой картин с тем же невозмутимым видом, будто не заметил ничего странного.

Затем Ада увидела, как по полю промчалась запряженная лошадьми коляска. Девушка в крайнем изумлении проследила за ней глазами, но тут до нее дошло, что это просто снимают кино! И снег, и коляска просто бутафорские. Наверняка вон за теми деревьями скрывается съемочная группа. Но на дороге тоже творилось что-то странное: асфальтированное шоссе исчезло и превратилось в узкую дорожку, петляющую вдоль могильных крестов. Да как же это они умудрились съехать на кладбище? Ада попыталась затормозить и дать задний ход, но автомобиль вышел из ее повиновения: руль вращался свободно, будто сам по себе, на педали словно давил кто-то невидимый. Она закричала, призывая спутника помочь ей, но только сейчас заметила, что находится в машине одна. А за окном, похоже, резко упала температура, и окна стали быстро покрываться инеем. Машина все так и катила вперед, несмотря на отчаянные попытки девушки остановить ее. Ада включила «дворники», потому что лобовое стекло стремительно затягивалось тонким слоем инея, сквозь который было видно, как снаружи мелькают какие-то тени. «Дворники» сноровисто мельтешили, но справлялись слабо: оставалось лишь маленькое, как в танке, «окошечко», в которое Ада и старалась смотреть на дорогу. Она отчаянно, растеряв хладнокровие, пыталась вернуть себе управление машиной: дергала за рычаг, давила на педали, крутила руль. Но все ее действия оказывались напрасными. Вдруг что-то с глухим стуком упало на лобовое стекло. Ада вздрогнула и увидела, что не затянутое инеем «окошечко» теперь занимает рожа, очень знакомая и очень страшная. Существо, скаля в кровожадной усмешке яркий рот с двумя длинными зубами, заглядывало в салон машины, вращало единственным оставшимся глазом. Ада закричала от ужаса…

Ее крик слился с ругательствами, выкрикиваемыми кем-то рядом.

– Ты что, уснула?! – вопил кто-то над ухом и тряс ее за плечи. Ада открыла глаза и увидела склонившегося над ней парня, красивое лицо которого было искажено то ли гневом, то ли страхом. Ада краем глаза покосилась в окно и увидела, что машина стоит в кювете, развернувшись перпендикулярно к шоссе, так, словно съехала с дороги задним ходом. Спереди – лента шоссе и никакого кладбища, сзади – лиственная посадка, а не заснеженное поле. Сама Ада сидит в кресле, пристегнутая ремнем. Авария? Еще одна мелкая авария? Она уснула во время езды?

– Что с тобой?! – продолжал орать парень. – Уснула? Мы по твоей вине чуть в бензовоз не врезались! Ты даже руль из рук выпустила! Слава богу, успел я его вывернуть в последний момент, иначе была бы тебе крышка!

– Нам, – машинально поправила она его. – Не только мне, нам. Прости.

– Что с тобой произошло? – спросил он уже более спокойным тоном. – Ты отключилась внезапно. Я даже подумал, не потеряла ли сознание.

– Похоже, уснула, – сказала Ада виновато, – и увидела кошмар. Не понимаю, как так получилось! Я была выспавшейся.

Она неожиданно для себя расплакалась. Навалилось все: стрессы последних дней, то, что Борис в такой жесткой форме обвинил ее непонятно в чем, неизвестность… Все! Вначале она всхлипывала и терла глаза кулаком, как маленькая девочка, а потом, после растерянных слов парня «ну-ну, успокойся», захлебнулась рыданиями.

Он обнимал ее одной рукой, а другой осторожно гладил по волосам, словно ребенка. Что-то шептал, но Ада не различала слов, они ей и не были нужны. Его присутствие, его объятие, прикосновение к волосам успокаивали ее в тысячу раз лучше, чем словесные утешения. Она плакала, но впервые ей не было стыдно за свои слезы перед кем-то, хотя ее кредо было: никогда не показывать своих слабостей. Обязательно найдется тот, кто воспользуется этим и нанесет удар по самому тонкому, больному месту. Если плакать – то в подушку. Если жаловаться – то шуму льющейся в ванной воды. Если говорить о слабостях, то лишь с собой – ради того, чтобы работать над ними, превращая в сильные стороны.