Иоанна Хмелевская - Смерть пиявкам!

Когда рассказываешь о столь гнусной афере, без подкрепления не обойтись.

— Я тоже не пьянчуга, но присоединяюсь, — заявила Магда. — Мне тоже требуется подкрепиться. Тем более за рулем Адам.

Тут и Петрик подал голос.

— Надо же, как все сложно. С Эвой я встречался только раз в жизни, в раннем детстве, на похоронах моего дедушки, и почти не помню… но моя мамуля… Не могу ее осуждать, но почему они с отцом выбрали мне такого крестного! Так вы хотите сказать, что их всех поубивал отец Эвы? Ох, простите, сейчас чихну, у вас тут атмосфера какая-то странная… Уж извините, пани Иоанна.

Я вдруг вспомнила, что у Петрика аллергия на кошек, а у меня вон их сколько. И нет гарантии, что какая-нибудь не пробралась в дом и теперь не спит в укромном местечке.

— Ох и пригодился бы нам сейчас инспектор Гурский, — вздохнул Островский.

Тут же адвокат Вежбицкий высказал мнение, что следователь может знать нечто такое, о чем мы не в курсе. Ведь отец Эвы мог и не один действовать.

— И из любезности отобрал у сообщника орудие убийства и отнес к пани Петер… Но считается, что в момент убийства он находился в Буско-Здрое.

— Вот я и говорю — очень нужен Гурский…

— Скажу вам, что я поставила бы на папашу все имеющиеся у меня деньги, если бы не Ступеньский. Это ведь Ступеньский нанес Эве самый страшный вред — заставил ее разувериться в своих способностях. Просто чудо, что ей удалось стряхнуть с себя эту тяжесть и снова стать человеком. Для папочки Ступеньский был ценным союзником. Что же, он союзника укокошил? Совсем из ума выжил? Нет, этот Ступеньский у меня никуда не вписывается.

Гости согласно закивали, а Вежбицкий сказал:

— Боюсь, я должен еще кое-что добавить.

— Так добавляйте, чего вы ждете?

— Эва Марш что-то сказала вам! — вскричала в приливе вдохновения Магда и перехватила взгляд Островского, исполненный любви.

— Мне мешают профессиональные ограничения, — вздохнул Вежбицкий. — Адвокат не имеет права раскрывать тайны клиента, а Эва хоть и близкий мне человек, но тоже в известной степени клиентка…

— Да хватит вам жаться-мяться, выкладывайте все как есть. Здесь все свои, так что переживаем за Эву не меньше вашего.

Вежбицкий решился:

— По словам Эвы, ее отец органически не выносил обмана. И никогда не прощал.

— А вообще он хоть что-нибудь прощал?

— Насколько мне известно — никогда и ничего! — пробормотал Петрик.

— И он вдруг обнаружил, что Ступеньский не только обвел его вокруг пальца, но еще выставил форменным болваном, подставил! — воскликнула я.

— Она не любит об этом говорить, — продолжал Вежбицкий, — а если и говорила, то намеками. Но недавно все же призналась, что ее роль в этой истории — самая главная. Как на духу призналась, все начистоту.

— Не иначе как пообщалась с Лялькой! — вырвалось у меня.

Глядя мне прямо в глаза, Вежбицкий кивнул:

— Возможно. Эва призналась, что отец ее не просто деспот, а деспот одержимый. Всякое проявление непослушания не только вызывало в нем ярость, он буквально зацикливался на нем, годами мечтал о наказании, на возмездии. У него появлялась цель в жизни — наказать провинившегося, чего бы это ни стоило. А Эве удалось вырваться из его лап, упорхнуть из клетки. И за это отец ее возненавидел, с этого момента он думал лишь о том, как проучить непослушную дочь. Шли годы, но одержимость его только усиливалась. Поначалу Эву спасло то, что она вышла замуж…

Слушатели не сводили глаз с рассказчика, боясь проронить слово. Лишь Магда удивилась:

— Как же он допустил такое?

— Эва вышла замуж тайком, и отец не смог этому помешать. А ее муж Седляк оказался человеком с характером. Мы были знакомы, очень спокойный и достойный мужик, твердый как скала.

— Так, получается, в чем-то он похож на ее папочку, — заметил Петрик.

Я все с тревогой на него посматривала — не расчихается ли в приступе аллергии? Глянула в окно — один из котов терся у самого стекла. Наверное, Петрика спасало то, что он сидел к окну спиной и мою кошачью стаю не видел. А вдруг обернется? Ведь вмиг пятнами покроется и задыхаться начнет!

Вежбицкий же согласился:

— Да, твердостью характера он напоминал Эве отца, но был интеллигентен, умен, не страдал мнительностью и паранойей. И все же их брак распался. Седляк давно уже планировал перебраться в Швейцарию, а уж когда возникла необходимость в лечении сына, он засобирался всерьез. Для Эвы же переезд в другую страну означал, что с литературой придется заканчивать, поскольку писать в отрыве от Польши у нее не получалось. В результате они развелись.

— Если она хотела сохраниться как личность, ей нельзя было расставаться со страной, на языке которой пишет, — заметил Островский.

— Совершенно верно! — подхватил Вежбицкий. — А ее главная ошибка заключалась в том, что она познакомила отца со Ступеньским. Или допустила, чтобы они познакомились, уж не знаю. Но тогда она еще не понимала, что собой представляет Ступеньский, еще оставались глупые иллюзии. А потом было уже поздно. Ступеньский жаждал мести, которая для него была одновременно и великолепным развлечением. А характер Эвиного отца он недооценил, а ведь пан Хлюпанек не какой-нибудь немощный хлюпик, несмотря на фамилию. Он верил Ступеньскому только потому, что хотел верить, ему нравилась такая расстановка сил: послушная Эва, которая следует за сильным человеком, решающим, что делать и куда идти. А разозлило папашу чужое вмешательство и то, что богатели другие люди, а не он. И он принялся мстить тем, кто, по его мнению, перебежал ему дорогу к богатству. Но в какой-то момент вдруг понял, что его обманули, что вся его уголовщина, которую он считал геройством, на самом деле срежиссирована, что он сам оказался марионеткой, куклой на веревочках. Это он-то, Роман Хлюпанек, умный, сильный, дерзкий! Для начала он решил убедиться в этом, а уж потом…

— Это он! — крикнула вдруг Магда. — Слушайте, это он украл кассеты с фильмами Эвы, просмотрел их… Невозможно, чтобы они ему понравились!

В гостиной поднялся гомон, все принялись обмениваться мнениями.

— Об этом как раз Эва не говорила, — предупредил дотошный адвокат, — а я стараюсь поточнее передать ее слова, не более. И в результате она сама призналась — по ее мнению, все убийства совершил ее отец. И потребовала от меня выяснить правду. А вас, — адвокат обратился к Островскому, — предупреждаю, что кассету вы обязаны отдать мне. Если не отдадите, применю силу. Запись нашего разговора может оказаться как и чрезвычайно полезной, так и губительной. Я продолжаю придерживаться мнения, что среди присутствующих нет врагов Эвы, но осторожность не помешает.

Островский смерил взглядом фигуру адвоката, потом искоса глянула на Магду и вздохнул.