Екатерина Черкасова - Сладкая ночка

Чтобы как-то отвлечься, я принялась вспоминать классические египетские тексты, но тут выяснилось, что на ум приходят только отрывки из «Книги мертвых», «Книги часов бдений», «Книги о том, что в загробном мире». И теперь, в моем нынешнем положении, то, что казалось мне прекрасными и возвышенными образцами древней литературы, лишало меня надежды, жизненных сил, обращало мой взгляд на западный берег Нила, в Царство Смерти…

А впрочем, что же здесь плохого? Ведь жизнь есть только приготовление к смерти, к бесконечному пути, который ждет меня впереди… Там мой возлюбленный, там мы соединимся, как Осирис и Исида… Я оторвала несколько полосок от подола моей длинной юбки и сплела веревку. Подергав и растянув ее, убедилась, что она достаточно прочна, чтобы выдержать мои шестьдесят три килограмма. Надо только найти, за что ее зацепить…

Не знаю, что было раньше в этом помещении, но из стены сантиметрах в десяти выше моего роста торчал огромный ржавый гвоздь. Я накинула веревку на гвоздь, укрепила ее, затем затянула петлю вокруг шеи. Постояла, собираясь с мыслями и обращаясь к маме, отцу, братьям и сестрам, Кире… Простите меня, я не вижу другого выхода. Не плачьте обо мне слишком долго. От жалости к себе из глаз брызнули слезы, я резко поджала ноги и съехала по грязной стене.

Я видела себя, поблекшую, в погребальном одеянии, странствующую по каким-то темным лабиринтам, пещерам и подземным рекам. То и дело на меня нападали чудовища: гигантские летучие мыши с уродливыми мордами и глазами, горящими кровавым пламенем, огромные пауки, покрытые жесткой черной шерстью. Они были без глаз, но у них были устрашающие челюсти. Отвратительные зловонные гиены с кожистыми крыльями и стальными когтями… Я истово молилась, громко произнося слова из «Текстов саркофагов», и они исчезали. Это было мое Ка, моя душа, путешествующая по лабиринтам загробного мира.

Внезапно я оказалась на ярком, ослепительном свету. Божественная Маат — богиня истины и порядка, — я сразу ее узнала.

— Крала ли ты, посягала ли ты на храмовое имущество, не восставала ли, не говорила ли зла против царя, чиста ли ты? — нараспев проговорила Маат хрустальным голосом.

Я обернулась: за мной, алчно открыв пасть, сидело чудовище Амт — лев с головой крокодила, готовый сожрать грешника. Я вздрогнула и четко произнесла ритуальное:

— Я чиста, я чиста, я чиста!

Страшно болело и саднило горло, голова раскалывалась, перед глазами стелился красный туман. Я пошевелилась, не понимая, где я и что со мной произошло. Одежда была засыпана серой штукатуркой. О боже! Умереть и то не удалось! Выдержали и гвоздь, и веревка. Слабой оказалась стена, из которой вывалился огромный кусок вместе с гвоздем.

Я содрала с шеи веревку. То же мне, самоубийца-неудачница! Сложила лапки, проливает слезки, жить не хочет! Нашла выход! Что-что, а умереть всегда успеется. Я встала и хриплым голосом, но артистично при этом жестикулируя, принялась читать отрывок мистерии о воскрешении Осириса. Даже в Карнаке в роскошных костюмах и при стечении народа я не смогла бы играть лучше.

Но мой актерский дар оценили не все. Глазок на двери открылся и так же быстро захлопнулся. Через некоторое время в камеру вошел мужчина в полицейской форме, но в накинутом на плечи грязноватом белом халате.

— Вот, — прокомментировал охранник. — Наверное, джинн вселился. Говорит на неизвестном языке. Я сам в школе английский учил, — гордо добавил он.

Я замолчала и остановилась.

— Какой еще джинн?

— Как вас зовут, где находитесь, какой сегодня день, помните? — быстро и профессионально спросил мужчина в халате, по-видимому, врач.

— Да помню, помню, — успокоила я его.

— А что с вами, с кем вы разговариваете?

— Я не разговариваю, я читаю древнеегипетские тексты. Я египтолог, а не сумасшедшая. Хотя в вашей каталажке недолго и рехнуться.

Врач внимательно посмотрел на меня и внезапным отработанным движением запрокинул мне голову, оттянул нижние веки и осмотрел глаза. Затем так же быстро расстегнул пуговицу и ощупал шею. В общем, я представляю, что он там увидел.

— Это последнее средство? — тихо спросил он. — Неужели дела так плохи?

— Хуже некуда, — вздохнула я. — Два убийства и в перспективе, видимо, казнь.

— Признала?

— Нет.

— Тогда лучше признать, — посоветовал врач.

— Но я их не совершала! — воскликнула я и закашлялась, горло еще сильно саднило.

— Тебе виднее. Могу чем-то помочь?

— Не знаю… Я даже прав своих не знаю. Мне положен адвокат?

Врач только вздохнул.

— Можете передать записку? — внезапно мне в голову пришла мысль.

— Ну… Это не положено, — замялся врач. — Ладно, пиши.

Он вытащил из кармана ручку и листок бумаги.

Я минутку подумала, сосредоточилась и написала египетским иероглифическим письмом:

«Меня зовут Лейла Давыдова. Я египтолог из Москвы. Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала. Нахожусь в тюрьме. Если кто-то ищет Мишель Амир из Парижа, это тоже я».

— Пожалуйста, передайте соратникам покойного профессора Ибрагима Джами из Национального исторического музея, — попросила я.

Доктор молча взял записку и положил в карман халата.

— Как вас зовут? — спросила я напоследок.

— Абдул, — ответил он, закрывая дверь.

Мне показалось, что это добрый знак.

Надежда… Как странно, что человек продолжает надеяться, хотя знает, что часы его сочтены. На что надеется приговоренный к казни, которого на рассвете ведут на расстрел? Умирающий от рака, благодарно принимающий лекарства? Женщина над гробом любимого? Раб, много лет подряд таскающий гигантские каменные блоки на строительстве пирамид?

Почему-то я считала, что моя примитивная записка может меня спасти. Но кто будет меня искать? Я только пешка в какой-то игре. И мной легко, легко пожертвуют. А Кира останется в Лондоне без копейки денег и будет звонить маме и рыдать. Если не наделает еще бог знает каких глупостей.

На следующий день меня привели в уже знакомый кабинет. Кроме офицера, проводившего дознание, там находился холеный господин европейской внешности. Я автоматически отметила прекрасно сшитый костюм, свежайшую, несмотря на жару, рубашку, легкий запах туалетной воды, кажется, от Хуго Босса. Я прикрыла глаза. Этот человек был из моего безмятежного прошлого, его безупречный вид только подчеркивал мою собственную запущенность и неухоженность, весь тот кошмар, в котором я нахожусь.

Я машинально стянула на горле ворот, пытаясь скрыть безобразную синюшную полосу от веревки и одновременно пряча грязные обкусанные ногти. Но это не могло спасти меня: глаза были красные, в мелких кровоизлияниях, подол юбки оборван, курчавые волосы, все эти дни не знавшие воды и расчески, свалялись. Наверное, потом придется их отстричь. Хотя как глупо! Мертвецам не нужна красивая прическа…