Линда Ховард - В огне

Они были далеко-далеко от всего, одни-одинешеньки на всем белом свете, и она устала гадать, устала играть в игры. Ее жизнь не игра, и жизнь Сид тоже не игра. Она имеет право урвать хоть немного правды.

– Я не дура, – заявила Дженнер.

Кэйл снял маску, встряхнул головой, и брызги полетели в разные стороны. Он был на голову выше Дженнер, весь мокрый и в отличной физической форме — лучших форм ей видеть не доводилось. Сейчас он выглядел особенно привлекательно — почти обнаженный и влажный. Кэйл стер капли воды, стекавшие по лицу.

– Я и сам это понял.

– Ты можешь доверять мне, – продолжила она. – Перестань обращаться со мной как с пленницей.

– Хочешь не хочешь, но ты и есть пленница.

– Не будь упрямцем, – рассердилась Дженнер. Потом постаралась изобразить жест перемирия. – Вы, ребята, на светлой стороне силы, так? Я умею наблюдать. Умею складывать головоломки. Ларкин – мерзкий тип, проворачивающий грязные делишки. Вам что-то от него нужно. Я все понимаю.

На лице Кэйла застыло непроницаемое выражение, не позволяющее прочитать его мысли.

– Спасибо, конечно, за понимание, но это ничего не меняет.

Дженнер чуть не лопнула от досады. И как он умудряется всякий раз так чертовски все усложнить.

– Отправляйся-ка ты плавать во-о-он туда, – сказала она сквозь стиснутые зубы и помахала рукой.

– Мне и здесь неплохо.

– Я могу облегчить тебе жизнь, а могу и усложнить.

– Я тебе тоже.

Нет, он просто невыносим.

– Болван несчастный! – крикнула Дженнер, снова надела маску и, отвернувшись от Кэйла, мягко погрузилась в воду. Но даже сквозь толщу воду она услышала его смех и приглушенный всплеск, свидетельствовавший, что тюремщик последовал ее примеру.

Дженнер качалась на волнах — не двигалась, не барахталась, просто лежала. Она хотела верить Кэйлу, хотела, чтобы он верил ей. Разве это желание не скромное? Скользя по воде, дотрагиваясь до ярких рыбок, которые тут же бросались от нее врассыпную, Дженнер позволила себе расслабиться и просто отдаться течению. Она старалась прекратить волноваться, прекратить думать. Вот тут-то и началось, когда она ослабила бдительность, — старые воспоминания принялись всплывать на поверхность, и Дженнер затерялась в другом времени и в других обманах.

Удивительно, как быстро и легко вернулись прошлые переживания. Оказалось, что все эти годы в ней стойко сохранялись прошлые предательства. Сохранялись вечные опасения, что ею воспользуются и причинят боль, заставлявшие ее сторониться людей, кроме самых проверенных, кроме Сид и Эл. Нет, больше она никого не допустит в свою жизнь, ни за что не ослабит надолго защиту и никому не позволит разбить себе сердце. Ни мужчине, ни подруге.

Она не горевала по Дилану и даже по собственному отцу, но вот Мишель — совсем другое дело. У нынешней Дженнер и нынешней Мишель едва ли нашлось бы что-то общее, но, к своему удивлению, Дженнер скучала по старой подруге, будто они поссорились только вчера.

Экстремальные переживания прошедшей недели вдруг умалили давние обиды. Долгое время Мишель была важной частью ее жизни, и пусть те дни давно миновали, пусть прошлого уже не вернуть, Мишель скрасила ей трудные времена хотя бы тем, что была рядом. И даже представься Дженнер такая возможность, она бы не отказалась ни от одного прожитого дня.

Несколько лет назад она ушла от Мишель, ни разу не оглянувшись. Когда все закончится – а с каждым днем она все больше убеждалась, что в конце концов они с Сид целыми и невредимыми снова будут вместе, – неужели она расстанется с Кэйлом так же легко, как с прошлой жизнью? Неужели так же запросто вычеркнет его из своих мыслей и, да, черт возьми, из своего сердца?

А есть ли у нее хоть один шанс на что-то другое? Хоть какой-то выбор? Ведь вполне может статься, что в одно прекрасное утро она проснется и обнаружит, что Кэйл исчез, испарился из ее жизни так же внезапно, как в ней появился.

Дженнер опять вспомнила Мишель, их пирушки, болтовню, споры, улыбку подруги. Все-таки хорошего у них было больше, чем плохого, и, как ни трудно в этом признаться, она ничего не забыла. Это часть ее прежнего «я», хотя сейчас она изменилась. Даже Дилан и Джерри, преследуя свои цели, сделали ее той, кем она стала. Дженнер не горела желанием вновь встретиться с кем-либо из них, но сейчас, колыхаясь в фантастической бухте, словно из другого мира, она простила им прошлые обиды.

Когда она поднялась из воды, Кэйл снова оказался рядом. Кроме них на пляже никого не было, но это, скорее всего, ненадолго.

Дженнер направилась к нему, неторопливо и спокойно шагая против течения, вода плескалась у ее груди. Стянув с себя маску, она встряхнула волосами.

– В тот первый вечер на корабле ты заставил меня поцеловать тебя, помнишь?

Он тоже снял маску и взглянул на нее исподлобья.

– На нас смотрели. Это была вынужденная мера, – решительно заявил Кэйл.

– Сейчас на нас никто не смотрит, – продолжила Дженнер, подступив так близко, что почти прикоснулась к нему. Откинув голову, она посмотрела ему в глаза. Не было больше гнева, разочарования, боли. Ей хотелось видеть в Кэйле просто мужчину. С самого первого дня ее влекло к нему, тянуло к нему, словно магнитом, но она боролась с этим чувством, как и любая здравомыслящая женщина на ее месте.

Но все обернулось совсем иначе, чем казалось в начале, теперь Дженнер это знала. И знала, что не хочет потерять Кэйла. Какая насмешка!

– Поцелуй меня снова, – попросила она. – Не потому, что на нас смотрят, и не потому, что ты вынужден, просто... поцелуй.

Он затаил дыхание:

– Это не слишком удачная мысль.

Но что-то в его ровном голосе дрогнуло, и Дженнер напряглась как струна.

– Согласна, – сказала она. – И все равно, поцелуй.

Кэйл не двинулся с места. Она положила ладонь ему на грудь, ощущая вьющиеся волоски, тепло его кожи, биение сердца.

– Поцелуй меня, – повторила Дженнер; ее собственное сердце стучало так сильно и часто, что она едва могла дышать. – Здесь только рыбы – притворяться не для кого.

Еще полшага вперед, и вот она уже вплотную к нему. Кэйл обнял ее, притянул к себе и накрыл ее губы своими.

Не было больше ни страха, ни паники. Она прильнула к мужчине и утонула в ощущении его губ на своих губах, в ощущении его мокрого тела. Его жар резко контрастировал с прохладой воды, с ее влажной кожей, и Дженнер впитывала этот жар всем существом.

Уединение, океан, кожа Кэйла на ее коже, блаженство от его губ погрузили Дженнер в головокружительное наслаждение. В этот короткий упоительный миг ее не волновали ни завтрашний день, ни месть, ни вечное чувство, что она снова чужая, когда отчаянно хочется быть своей. Просто поцелуй. Поцелуй, который принадлежит только им и никому больше.