Дафна дю Морье - Французова бухта

— Я проводил доктора к ее светлости. Он полагает, что до позднего вечера ничего не произойдет. Странно, но у меня в голове пусто, никаких мыслей…

— Подождите, — перебила его Дона. — Когда вы станете отцом в двенадцатый раз, вы поймете, что дети — медлительные создания, они не торопятся появиться на свет. Дорогой лорд Годолфин, я попробую отвлечь вас. Уверена, что ваша жена вне всякой опасности. А что, вот там и заключен Француз?

— Да, миледи. Как передали мне тюремщики, он, коротая время, малюет на листах бумаги. Парень, конечно, рехнулся.

— Без сомнения.

— На меня просто сыплются поздравления со всего графства. Льщу себя надеждой, что я их заслужил. В конце концов, это я разоружил негодяя.

— Какое беспримерное мужество!

— Правда, он сам отдал мне шпагу. Но ведь он вручил ее мне, а не кому-нибудь другому.

— Я сочиню по этому поводу великолепную историю, лорд Годолфин, и расскажу ее при дворе, когда вернусь в Сент-Джеймс. Ваш глубокий подход к решению этой сложной проблемы произведет неизгладимое впечатление на Его Величество. Вы были гением этой блестящей победы.

— О! Вы льстите мне, мадам.

— Нисколько, Гарри бы тоже поддержал меня. Знаете, мне хотелось бы получить какой-нибудь сувенир в память об этом Французе, чтобы подарить Его Величеству. Как вы думаете, он дал бы мне один из своих рисунков?

— Проще простого. Они разбросаны по всей его камере.

— События той страшной ночи, хвала небесам, почти испарились из моей памяти, — вздохнула Дона. — И теперь мне трудно восстановить его наружность. Помню — что-то огромное, черное, свирепое и ужасно безобразное.

— Вы немного ошиблись, мадам. Я бы описал его иначе. Он не такой крупный мужчина, как я, например. И лицо у него, как у всех французов, скорее хитрое, нежели безобразное.

— Жаль, что мне не придется больше повидать его и представить Его Величеству подробное описание.

— Разве вы не будете завтра?

— Увы, нет. Я спешу присоединиться к Гарри и детям.

— Полагаю, я мог бы позволить вам взглянуть на мошенника в его камере. Но, как сказал Гарри, на следующий день после той трагедии вы не могли слышать о пирате — настолько он напугал вас.

— Но, лорд Годолфин, сегодня — совсем другое дело! Я нахожусь под вашей защитой, а Француз безоружен. Никак не могу удержаться от соблазна нарисовать Его Величеству подлинный портрет этого ужасного пирата, схваченного и казненного самым преданным из всех королевских подданных в Корнуолле.

— Так вы увидите его, мадам! Увидите! Как только подумаю, какой опасности подвергались вы в его руках, я готов трижды повесить этого негодяя. Предполагаю, что волнения всех последних дней ускорили разрешение от бремени ее светлости.

— Вполне возможно, — серьезно подтвердила Дона. Видя, что он может еще долго распространяться о своих домашних делах, уходя в сторону от главного, она добавила: — Пойдемте прямо сейчас, пока доктор находится у вашей супруги. — И, не дав Годолфину возможности возразить, Дона вышла из салона в столовую, а оттуда — на порог дома. Вынужденный против воли сопровождать ее, Годолфин с беспокойством поглядывал наверх, на окна дома.

— Бедная моя Люси. Если бы я только мог избавить ее от этого тяжелого испытания.

— Вам следовало позаботиться об этом девять месяцев назад, милорд, — дерзко ответила Дона.

Смущенный и ошарашенный, Годолфин тупо уставился на нее, невнятно бормоча о том, что всю жизнь мечтал о сыне и наследнике.

— Которого ваша супруга наверняка вам подарит, — милостиво улыбнулась Дона. — Даже если сначала ей придется произвести на свет десятерых дочерей.

Поравнявшись с башней, они остановились у низкого каменного входа, где стояли двое вооруженных мушкетами мужчин. Еще один охранник сидел за столом на скамейке.

— Я обещал леди Сент-Коламб показать нашего пленника, — заявил Годолфин. В ответ на его слова все трое стражников весело загоготали.

— А что, леди не устраивает, как он будет выглядеть завтра в это же самое время, милорд? — съязвил один из них. Годолфин громко захохотал.

— Нет, поэтому ее светлость и приехала сегодня.

Стражник повел их наверх по узкой каменной лестнице, на ходу отцепляя ключ от связки. Дона отметила про себя, что в башне нет другой двери и другой лестницы. Сердце ее снова заколотилось, как бывало всегда перед свиданием с ним. Тюремщик отпер и распахнул дверь, Дона шагнула внутрь камеры, Годолфин — за ней. Заперев за ними дверь, охранник удалился.

Француз сидел за столом так, как сидел, когда Дона впервые увидела его. Как и тогда, у него было сосредоточенное и одновременно отрешенное лицо, оттого что он весь был поглощен своим занятием. Раздраженный и слегка обескураженный его полным безразличием, Годолфин стукнул кулаком по столу, рявкнув:

— Сейчас же встать, если я зашел в камеру!

Дона знала, что невнимание и безразличие Француза не были наигранными. Рисование настолько поглотило его, что он даже не отличил шагов Годолфина от шагов тюремщика. Француз отодвинул рисунок — это был кроншнеп, летящий к открытому морю через широкое устье реки. И только теперь он увидел Дону.

Не подавая вида, что узнал ее, он встал, поклонился, но не сказал ни слова.

— Это леди Сент-Коламб, — чопорно произнес Годолфин. — Разочарованная тем, что не сможет лицезреть вас завтра, когда вы будете повешены, она желает забрать с собой в столицу один из ваших рисунков. Как сувенир Его Величеству от одного из самых отъявленных негодяев, которые когда-либо доставляли его подданным столько тревог.

— Рад служить леди Сент-Коламб, — с готовностью отозвался узник. — Поскольку в течение последних дней я не имел иных занятий, кроме рисования, могу предложить вам значительный выбор. Ваша любимая птица, мадам?

— Никак не могу решить, — заколебалась Дона. — Иногда мне кажется, что это козодой…

— К сожалению, я не нарисовал козодоя, — сказал Француз, перебирая листы на столе. — Видите ли, когда я слышал его в последний раз, я был настолько увлечен иным занятием, что не разглядел его так внимательно, как хотелось бы.

— Он хочет сказать, что был увлечен грабежом собственности одного из моих друзей, — сказал Годолфин со злорадством.

— Милорд, — поклонился капитан «La Mouette», — никому до вас не удавалось так тонко живописать превратности моей профессии.

Дона склонилась над рисунками.

— Вижу, здесь есть чайка, — промолвила она. — Но мне кажется, что у нее не хватает оперения.

— Рисунок не окончен, миледи, — ответил Француз. — Эта чайка потеряла в полете одно из своих перьев. Если вы наслышаны об их повадках, то наверняка знаете, что чайки не рискуют улетать далеко в море. Вот эта чайка, например, находится сейчас приблизительно в десяти милях от берега.