Елена Яковлева - Уйти красиво

Поздняков завел двигатель и медленно поехал следом за мужчиной. Когда они поравнялись, Николай Степанович притормозил; приоткрыв дверцу, высунулся из машины и предложил:

— Садитесь, подвезу.

Мужчина медленно повернулся и удивленно посмотрел на Позднякова:

— Вы… мне?

— Вам, вам, — подтвердил Поздняков.

Тот продолжал сомневаться:

— Вы меня ни с кем не перепутали? Здесь же до метро рукой подать.

— Кажется, мы с вами знакомы, правда, заочно, — продолжал его интриговать Поздняков.

— Знакомы?

— Я видел вас на похоронах Ларисы Кривцовой…

— Но я вас что-то не помню. — Мужчина неопределенно взмахнул рукой и чуть-чуть покачнулся вперед.

— Мне вас представили заочно.

— Кто?

— Воскобойников, — Поздняков заметил, что при упоминании этой фамилии мужчина напрягся.

— Да что мы так разговариваем? Садитесь, если не торопитесь, — повторил сыщик свое приглашение.

Мужчина, поколебавшись, сел на переднее сиденье, рядом с Поздняковым.

— Куда мне вас отвезти? — осведомился Поздняков, нажимая на газ.

— Я никуда не спешу, — ответил мужчина. — Это был последний адрес, теперь я совершенно свободен. По крайней мере до завтра… — И пояснил: — Завтра у меня самолет.

— Уже улетаете? — спросил Поздняков, чтобы как-то поддержать завязавшийся диалог.

— А что еще делать? — последовал тяжкий вздох. — Все, что можно, я уже сделал. Ничего путного из этого не вышло. Да ладно, что ж теперь…

Поздняков внимательнее присмотрелся к своему собеседнику, который выглядел далеко не блестяще. Костюмчик вроде поздняковского, только еще более мятый и лоснящийся; сильно поношенные, потерявшие всякую форму башмаки. Что касается его лица, то оно было под стать экипировке, если можно так сказать, до предела изношенным и очень нервным. Даже когда он молчал, его губы продолжали шевелиться, точно по инерции. Неожиданно Поздняков вспомнил его фамилию — Серебрянский, слишком звучную для такого невзрачного человека. Такую бы какому-нибудь преуспевающему «новому русскому».

— Вы Серебрянский?

— Вениамин Сергеевич, — подсказал мужчина. — А вас как звать-величать?

Поздняков, продолжая следить за дорогой, протянул правую руку:

— Поздняков Николай Степанович.

— Тоже были на похоронах, значит. Вы знали Ларису? — поинтересовался Серебрянский.

— Да, я ее старинный друг.

— Неужели более старинный, чем я? — в первый раз в тусклых глазах Серебрянского промелькнуло любопытство.

— Вы, кажется, вместе учились?

— Было такое дело — больше двадцати лет назад. Только я ее старше, к моменту поступления уже отслужил в армии, поработал на великих стройках. В общем, прошел университеты. А еще успел тиснуться в нескольких журналах, меня охотно печатали… Вот, мол, молодой рабочий парень, который все успевает: и магистраль в тайге прокладывать, и героические будни описывать. А Лариса пришла в институт со школьной скамьи — очень редкий случай. Она тогда сочиняла такие стихи, что мэтры приходили просто в трепет…

— Лариса? Стихи?

— Что, удивлены? Да, Лариса когда-то писала очень хорошие стихи, но быстро поняла, что время чистой поэзии невозвратно ушло, и, как говорится, переквалифицировалась. Не знаю, — может быть, она потом и жалела…

Поздняков наконец заметил, что он уже второй раз сворачивает в один и тот же переулок:

— Вениамин Сергеевич, как вы относитесь к тому, чтобы где-нибудь посидеть?

Серебрянский развел руками:

— Я вам уже сказал, что спешить мне некуда. До моего самолета осталось, — он посмотрел на часы, — еще тридцать шесть часов и сорок две минуты. Достаточно времени, чтобы и посидеть.

— Какая точность, — усмехнулся Поздняков, выруливая к знакомому ему кафе, в котором, если, конечно, ему не изменяла память, не раздевали клиентов до трусов. — У вас несомненные математические способности.

— Хотите сказать, что мне надо было поступать в физтех, а не в Литературный? — лукаво отозвался Серебрянский. Лицо его осветилось глубоко затаенным светом, и Поздняков вдруг увидел, каким он был двадцать пять лет назад — легким на подъем, улыбчивым парнем, который одним лишь взглядом оставлял автографы на нежных девичьих сердцах.

В кафе они заказали бутылку водки и легкую закуску. Поздняков сразу предупредил, что составит Серебрянскому компанию лишь символически, поскольку за рулем.

— Тогда помянем Ларису Петровну, — предложил Серебрянский и поднес рюмку к губам.

Поздняков выглядел бы последней сволочью, если бы не пригубил свою.

— А вы когда видели Ларису в последний раз? — спросил он Серебрянского.

— В этот приезд я ее не видел, — в смысле живой. Случайно узнал о ее смерти в издательстве… ну, и таким вот образом попал на похороны. А так… В последний раз мы с Ларисой виделись пятнадцать лет назад. Тогда я проездом был в Москве, позвонил ей, и мы встретились в Центре. Целый день ходили по Москве, вспоминали студенческие годы… Она была молодая, красивая, смеялась, собиралась замуж во второй раз. Такой я ее и запомнил. Черт побери, даже не верится, что она могла это сделать с собой. Хотя пятнадцать лет — достаточно большой срок, человек может сильно измениться…

— Значит, по-вашему, она не была похожа на самоубийцу? — Поздняков радовался уже тому, что встретил еще одного человека, который был хоть сколько-нибудь с ним солидарен.

— По крайней мере та Лариса, которую я знал раньше, уж точно никогда бы не наложила на себя руки. Уж слишком она любила жизнь. Хотя выражение «любить жизнь», пожалуй, в данном случае трафаретная фраза. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами ее знали. Кстати, вы-то как с ней познакомились?

— Это не секрет. Мы познакомились с Ларисой при не очень романтических обстоятельствах. Я вел одно дело, по которому она проходила свидетельницей, — ответил Поздняков, все еще зажимая в ладони рюмку с недопитой водкой.

— Бьюсь об заклад, что вы имеете в виду несчастный случай с литературным критиком Рунцевичем в Доме творчества. — Серебрянский пристально посмотрел на сыщика.

— Вы разве тоже там были?

— Нет, меня там не было, я знаю об этом от самой Ларисы. Она тогда сильно переживала. Дело ведь, кажется, закрыли?

— Да, закрыли, — подтвердил Поздняков. — Кажется, то же самое в ближайшее время произойдет и с делом Ларисы.

Серебрянский махнул вторую рюмку, поковырял вилкой в тарелке, губы его при этом продолжали беззвучно шевелиться. Наконец он глухо произнес:

— Я бы сказал, что это символичное совпадение.

Поздняков понял, что в этой короткой фразе было два смысла: один — поверхностный, другой — значительно более глубокий.

— Она вам много рассказывала? — спросил Поздняков, испытывая неожиданно дурные предчувствия.