Irene - Эфффект линзы

Я смотрел на нее широко распахнутыми глазами, не шевелясь, будто загипнотизированный.

— Почему?

— Потому что с ним… в общем, когда я испугалась… как дура… он ничего не понял. Я думала, он убьет меня. У меня все ноги… потом… в синяках. Это был ужас… но я ударила его чем-то по голове и убежала…

Второй раз за сегодня внутри меня вдруг вспыхнула необъяснимая, несвойственная мне ярость, на секунду лишившая меня дара речи. Вика опустила взгляд в пол, горько всхлипнув, и покачала головой.

— Я больная… я урод какой-то… как это может быть? Мне семнадцать лет уже…

— А мне — двадцать четыре и я ни разу не пробовал суши. Вика! — Я слегка коснулся ее подбородка и поднял вверх ее лицо. В ту же секунду во мне испарились остатки профессиональной беспристрастности и вообще — всяческого здравого смысла. — Послушай! Перестань себя накручивать! Дело не в тебе… И это не изъян, не дефект и не соревнование. Я уверен, что половина из твоих одноклассниц врет. А вторая половина, которая любит об этом поговорить, просто хочет выглядеть умнее и взрослее. Ты тоже хочешь быть похожей на них? Тебе тоже нужно рассказывать, с кем и где ты спала, чтобы казаться кому-то умнее?

Я рисковал. В ту секунду мне показалось, что она больше никогда не станет со мной разговаривать.

— Я не знаю… Но ведь… если у меня не так, как у всех… то я… то я… какая-то ущербная…

— Опиши мне свой страх.

Вика устало опустила веки и закрыла лицо руками.

— Не знаю даже, как… поначалу просто очень страшно было, я не решалась… а после Литвиненко вообще кошмар… внутри будто что-то сжимается… и так… прямо трясти начинает… как сегодня… Они же рассказывали… мне кажется, я умру от боли, если…

Она резко оборвала свою путанную речь, но, пересилив смущение, взглянула на меня. Я тихонько убрал с ее лба налипшие мокрые волосы и помог подняться с дивана. Вика немного протрезвела и, видимо, теперь ее голова стала тяжелой и гудела, как ветер в жестяной трубе.

— А вот это и есть твоя проблема. Если хочешь… мы можем подумать, что с этим делать…

— Не знаю… я устала очень…

— Хорошо. Идем домой.

Я закрыл кабинет, пока Вика, прислонившись спиной к стене, вытирала слезы маленьким платком, и мы так же незаметно прошмыгнули вниз, к полуприкрытой двери подвала.

За всю дорогу к Викиному дому мы не проронили ни слова, и я только чувствовал, как крепко, железной хваткой, она сжимает рукав моей куртки, будто боится, что сбегу и брошу ее одну в осенней темноте. Мы остановились в ее подъезде, подбирая нужные слова. В голове роилось столько мыслей, что выбрать одну, подходящую, не удалось ни мне, ни Вике — так и простились молча, одним взглядом.

Я понуро брел домой узкими одинаковыми улицами с плохим асфальтом. Окружающая обстановка сливалась для меня в один сплошной матово-черный фон, лишь изредка разбавляемый оранжевыми огоньками светящихся окон. Не помню, о чем я думал. Не помню, что чувствовал. Уже у себя в квартире я без сил упал на кровать, не снимая куртки. Ни фига себе сходил за сигаретами! Да… видимо, уснуть сегодня не удастся…

Я потер уставшие глаза и несколько раз энергично взмахнул руками. Кто-то говорил, что когда умираешь от сонливости, нужно хорошенько растереть уши. Я ухмыльнулся, представив, как странно буду выглядеть с красными ушами, но потом все же решил попробовать — уж лучше, чем с самозакрывающимися веками. Да, уснул я сегодня только к трем часам ночи. Но зато после долгих размышлений стал куда лучше понимать вчерашнюю историю Вики. И теперь главное — это сосредоточиться на чем-то кроме нее…

Вплеснув в себя две чашки кофе, я все-таки собрался с мыслями и ушел с головой в работу. Удивительно: моя школьная деятельность почему-то постоянно заставляла изучать что-то новое — от психотерапии самоубийц до сексологии. Внезапно я вспомнил о той странной девчонке на могиле Лехи и опять углубился в медитативный транс, подозрительно похожий на сон, разглядывая буквы в книге как стройные ряды бессмысленных символов. Немного зная Литвиненко, я запросто мог представить его рядом с Ольшанской. Но чтобы он увлекся юной готессой?! Я почесал затылок, парой движений размял шею и вдруг вздрогнул от нерешительного стука в дверь.

— Вперед, я здесь!

— Можно?

Почему она появляется, как только я вспоминаю о ней? Или просто вспоминаю о ней слишком часто, так же, как и вижу ее?..

Вика остановилась на пороге, в нескольких метрах от меня, не решаясь приблизиться. Я тут же заметил тот виноватый стеснительный взгляд, который обычно бывает на утро у тех, кто плохо помнит вечер.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Как курица в духовке. Вроде теплая, но не живая.

— Зловещая метафора, однако… — я улыбнулся и подошел к ней сам. — Досталось от родственников вчера?

Ольшанская помотала головой. Сегодня она выглядела немного лучше, чем прошлым вечером, но лицо было настолько бледным, что и вправду казалось неживым.

— Ясно.

— Кирилл Петрович… — Вика вдруг подняла на меня взгляд и синева ее глаз загорелась таким страстным умоляющим огнем, что я невольно отступил на шаг назад. — Кирилл Петрович, простите меня, пожалуйста! Пожалуйста! И за Машу, и за вчера, за все…

Я в полном недоумении пожал плечами.

— Да я и забыл уже… ничего страшного…

— Правда?

Я моргнул, пытаясь избавиться от того чувства холодка в животе, которое поселилось внутри после ее пламенного взгляда.

— Конечно.

— Хорошо, — Вика подошла к двери. — И… я бы хотела… я бы очень хотела, чтобы вы никогда не слышали того, что я вчера рассказала…

Я с досадой закусил губу, рассматривая рисунок на линолеуме. Ну, что ж, этого и следовало ожидать.

— Если ты считаешь, что так лучше, и ты справишься сама, то хорошо. Я ничего не слышал и не видел, — я скрестил руки на груди. — И не переживаю за тебя…

Вика закрыла лицо руками и глубоко вздохнула.

— Да, так лучше… Спасибо вам…

Я кивнул и уже ожидал, что она в ту же минуту выскочит из моего кабинета, чтобы больше никогда там не появиться, как вдруг Ольшанская, прищурившись, повернулась ко мне и спросила:

— Кирилл Петрович, вы ведь тоже думаете, что Литвиненко убили?

Я встрепенулся, будто внезапно очнувшись.

— Я пока ничего не думаю… Но… похоже на то. Хотя не говорил тебе ничего сейчас, и вообще… — я поморщился, осознав, что в моем сознании только что мелькнуло странное слово. — Подожди… Что значит «тоже»?

Вика вяло улыбнулась, будто удивившись моей наивности.

— Да вся школа так считает. Я это к чему: вчера, когда засыпала, почему-то вспомнила, что когда мы еще встречались и ездили вместе на озеро, то я не видела у Лехи на ноге никакой татухи. А потом, буквально месяца за два до смерти, он на физре закатил штанину… и там был какой-то странный знак.