Irene - Умри красиво

Ненавижу практику по общей психологии. Уж лучше десять пар Абажурова! По-моему, перед тем, как я окончательно перестала ее слушать, наша колоритная специалистка по играм говорила что-то про телесный контакт. Если только она заставит нас «здороваться ушками», как однажды мы играли в восьмом классе с легкой подачи нашего классрука-новатора, я немедленно сбегу отсюда.

Раздумывая, как бы протиснуться ближе к двери, я мельком взглянула на Сашу. Вот кому не позавидуешь! Он старательно прятал ужас за легкой улыбкой, которая ему не шла. Ха, представляю его лицо, если бы в нашей группе была Светка!

— Станьте полукругом. Вот так. Тут хватит всем места, у вас же полгруппы — прогульщики! — сипло хохотнула преподша. — Теперь суть игры. Она похожа на салочки, все очень просто! Мы выберем ведущего. Вы все должны перемещаться по комнате…

Тут дверь кабинета распахнулась, Ольга Алексеевна недовольно замолкла на полуслове.

— О, что это у нас тут за веселье? — Алиса не собиралась извиняться и предвидела развлечение, я уже знала это по знакомой нахальной ухмылке. — Я немного задержалась!

— Вы опоздали на полпары! — с жаром возмутилась преподша. — Теперь слушайте внимательно и больше не перебивайте!

Алиса даже не взглянула на меня, став в полукруг рядом с Сашей. Сегодня она почему-то была необычно веселой, в темных глазах плясали чертики, и я догадывалась, что предстоящая игра рискует превратиться в роскошное личное представление Алисы Самаевой.

Не знаю, где Ольга Алексеевна раздобыла такой бредовый сценарий, но правила заключались в следующем: игра действительно напоминала салки, но ведущий не мог салить тех, кто стоял, крепко обнявшись. Правда, время на объятия тоже было ограничено — не больше пяти секунд, после все опять начинали хаотично перемещаться по аудитории, натыкаясь на парты и мечущихся одногруппников.

— И-и-и… начали!

И тут пошло-поехало. В первом же раунде пострадал перепуганный Саша — Алиса, скрываясь от вялой ведущей Тани, вдруг напрыгнула на него с такой страстью, что у бедного парня на лбу выступила испарина. В этот момент мне пришлось прижаться к «Барби», и мы с ней, одарив друг друга крокодильими улыбками, разбежались намного раньше, чем прошли пять секунд. Еще пару раз я сталкивалась с другими девчонками, мысленно проклиная идею припереться с утра на эту дурацкую пару, как вдруг Таня, с упорством дикого вепря, понеслась прямо на меня. Идея водить в этом нелепом представлении совершенно не прельщала, поэтому я стала искать глазами хоть кого-то, оказавшегося в этот момент без пары. Таня уже протянула руку, чтобы коснуться моего плеча, как что-то резко дернуло меня в сторону.

— Не-е-ет, ее нельзя пятнать. Она занята.

Мы стояли, крепко сжав друг друга в объятиях, и не могли произнести ни слова. Из глаз Алисы вдруг пропало искрометное веселье, взгляд ее стал матовым, теплым, и она рассматривала меня с неожиданной нежностью, будто после ста лет разлуки. Во мне вдруг взметнулась целая буря противоречивых чувств: мне хотелось рассказать ей, как я соскучилась, как я ходила допрашивать Кристину, как мне грустно от того, что осталась совсем одна. Я думала о том, как интересно пахнет ее кожаная куртка — смесью жутко дорогих духов, мятной жвачки и сигарет, и как давно я не вдыхала этого запаха… Мне хотелось прижаться к ней и объяснить, что понимаю, почему она сказала те страшные слова в больнице. Я хотела зашептать ей на ухо: «Пожалуйста, прости меня. Я потеряла Стаса. И не хочу терять еще и тебя». Но в итоге я только покраснела и, внезапно смутившись, тихо напомнила:

— Пять секунд.

— И что? — ее губы едва заметно дрогнули.

Холодные пальцы коснулись моих волос и ласково заправили вечно торчащие пряди за уши.

— Латка! — радостно заорала Таня и грубо толкнула Алису в плечо.

Она даже не обернулась, лишь молча отпустила меня и, забросив сумку на плечо, ушла из аудитории, где на несколько секунд залегла неловкая тишина.

… После странных утренних игр у меня окончательно испортилось настроение. Я уже всерьез подумывала объясниться с Алисой, но так и не смогла ее разыскать. И вот теперь я сидела на ступеньках черного входа на факультет, почему-то подрагивая от озноба, и прямо физически чувствовала, как в голове копошатся мысли. Весь мир вокруг меня за какие-то несколько дней смешался в кучу, перевернулся и закрутился, будто в мясорубке, и я понятия не имела, что делать с этой липкой бесформенной кашей. Предположения о том, кто и зачем напал на Стаса, казались жалкими и неправдоподобными. Пары давно закончились, а идти домой не хотелось — Кирилл вернется с работы еще не скоро, так что мне оставалось одно — сидеть на факультете, ожидая с занятий Светку, чтобы хоть с кем-то поговорить.

Впрочем, не успела я подумать о своем глобальном одиночестве, как Вселенная тут же решила избавить меня от этой беды. Тимберлейк, как послушный глашатай, радостно возвестил из телефона, что меня желает слышать моя драгоценная мама. С тех пор, как я уехала из родного города и стала жить с Кириллом, она так и не смирились с моим своевольным решением: я же не стала стоматологом, не нашла себе мужа с крутой машиной и квартирой, как мечталось моей мамочке. Поэтому весь ее праведный гнев пал, конечно, именно на него — «взрослого мужика, окрутившего ее маленькую глупую девочку», ведь наша с Кириллом разница в семь лет казалась ей непреодолимой бездной. Поколебавшись секунду, я все-таки ответила на звонок.

— Привет, — коротко выдохнула она, будто своим вниманием делала мне одолжение. — Тут у Сережки день рождения скоро, он интересовался, приедешь ли ты со своим этим…

— Привет, мам. Дела у меня нормально, спасибо, что спросила. Учусь я тоже хорошо — иногда, правда, приходится «хвосты» подтягивать, но, в общем, думаю, первую сессию сдам. А еще мой лучший друг попал в больницу. Ты, конечно, о нем ничего не знаешь, но его зовут Стас и он сейчас в коме, — я продолжала самозабвенно повествовать, даже через сотовый сигнал чувствуя, как она напряглась. — С братцем мы поговорили еще позавчера, и ты об этом, конечно, знаешь, так что это плохой предлог, чтобы мне позвонить. Я уже сказала, что приеду чуть позже и поздравлю его. И, кстати, «моего этого» зовут Кирилл.

«А для тебя вообще Кирилл Петрович», — хотелось добавить мне, но я кротко промолчала, наслаждаясь эффектом, который произвела моя речь. Мама усердно переваривала информацию и, как я и предполагала, не обратила внимания ни на что, кроме последней фразы.

— Да мне все равно, хоть Евпистий. Ты знаешь, что я о нем думаю, — зло прошептала она. — В общем, просто хотела узнать, не собираетесь ли вы к нам в гости.

— А, то есть домой я теперь могу приехать только «в гости»? — Я горько хмыкнула. — Не переживай. Если что, я всегда могу остановиться у «моего этого». Можешь переоборудовать мою комнату под свою швейную мастерскую.