Александра Гейл - Загнанная в ловушку. Дело Пентагона [СИ]

Выплеснув свое раздражение, я спрыгиваю с перил и возвращаюсь в отель. Однако, она не отстает.

— Ханна, образумься, что ты творишь? Тебе же двадцать шесть! — семенит она рядом. Эти двадцать шесть звучат как приговор, будто я уже пожилая и умирать пора! — Это неправильно, неестественно. Ты должна хотеть обзавестись семьей, любимым человеком. — Но я полностью ее игнорирую, по сей части у меня опыт наработан.

— Шон, звонок не проходит. Сигнала вообще нет. Что это вообще?

— Скорее всего, неисправность систем связи. Или отсутствие сигнала на высоте, — лениво отвечает он, поглядывая на маму. — Позвонишь утром, тебе все равно их не догнать. Сядь и успокойся.

— Вот видишь? — радуется мама. — Все ведь хорошо! Самое время поговорить с Брюсом. — На лице Шона появляется выражение о-господи-я-знаю-в-кого-она-пошла!

— МАМ! — Должно быть, я красная как помидор. Ладно бы она начала свою волынку просто, так нет же, при Шоне, планета, на которой он обитает, бытовых вопросов лишена напрочь! Область пересечения интересов Картера и моей мамы вопиюще пуста!

И тут, видно услышав ее слова, ко мне снова направляется Брюс. Хочется куда-нибудь спрятаться, лишь бы не продолжать все эти разговоры. Но он просто кладет руку мне на плечо и говорит:

— Они ничего нам не сделают. В конце концов ты была на базе светилом. А Джон — уважаемый военный. Все будет хорошо.

Я улыбаюсь, но про себя вздыхаю. Какой же он наивный. Краем глаза замечаю, как переглядываются хакеры. Они тоже не считают, что все так просто. Внезапно Карина делает какой-то хищный бросок и протягивает Брюсу фотоаппарат.

— Сфоткай нас, — говорит она. — Мы же должны запечатлеть момент, когда Джоанна к нам присоединилась…

— Нет! — восклицаем мы с Шоном хором.

— Бросьте, этот день нужно запомнить! Джо теперь Бабочка, Шон — новый сеньор Хакер. И все мы ждем приземления самолета ФБР. Теперь все будет иначе. Да и, в любом случае, очнитесь, господа, как бы то ни было, это же день окончания Пентагон-прессинга!

Кажется, эта мысль поднимает им всем настроение на десять пунктов. Черт, а ведь она права. Неважно, что мне не понять, у них праздник. Поэтому мы усаживаемся рядышком на диван, и только потом затем я вспоминаю о еще одной проблеме.

— Ох, я выгляжу…

— Как после битвы Титанов, — успокаивает меня Карина. — Это тебе за подножку!

И все-таки мне будет памятна эта фотка. Я заранее знаю. Просто потому что я давно мечтала присоединиться к команде Бабочек. Да и, как ни крути, день очень особенный. Щелчок затвора, и Карина забирает фотоаппарат, после чего начинает щелкать все подряд. Нас. Брюса. Моих родителей. Администратора.

А я пользуюсь моментом и иду к папе. Мы с ним садимся в соседние кресла, в уединенном небольшом закутке рядом со злосчастным фикусом. Он рассказывает мне о том, как получилось, что он оказался под трибуналом, а я ему — о Леклере и полковнике. Он обнимает меня за плечи, и я сворачиваюсь клубочком на его груди. Папа здесь. Папа защитит. Даже если это неправда, я должна в это верить. Пока тянутся страшные часы ожидания, мне больше ничего не остается.

Телефон Леклера все еще гордо молчит, я решаюсь пойти переодеться. Моя покалеченная спина больше не может терпеть корсет. Стою под душем и тщательно растираю ее мочалкой. Спать совсем не хочется, а потому я привожу себя в порядок и спускаюсь в холл снова, но лица моей группы поддержки какие-то приунывшие… и плачет мама.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Отец смотрит так… Боже правый, что-то случилось. И я даже не хочу озвучивать свою догадку! Но все только смотрят, ни слова не произносят. Памятники неподдельной скорби, мать вашу!

— Иди сюда, — говорит Шон.

Разумеется, ну у кого еще достает бессердечности сказать мне страшную правду? У него в руках ноутбук, думаю, ему его администратор одолжил. В общем, мы отходим подальше от нашей компании. Сейчас уже довольно глубокая ночь, гостей, кроме нас, почти нет, но все залито ярким золотым светом и так обманчиво красиво. Когда я сажусь на один из диванчиков, меня терзают жуткие предчувствия. Шон, однако, с совершенно невозмутимым видом ставит на столик перед нами ноутбук и начинает открывать крышку, но я удерживаю его руку.

— Все плохо? — спрашиваю я.

— Плохо, — говорит он.

Ноутбук был переведен в режим гибернации, и когда он «просыпается», на мониторе сразу появляется видеоролик, на заставке которого кадр с места авиакатастрофы. И я уже знаю, что это рейс Палермо-Рим. Меня слегка подташнивает, но разум четкий и ясный, просто хочется плакать. Сижу, обхватив себя руками и слушаю Шона, который переводит мне с итальянского репортаж о крушении авиалайнера. Выживших нет. Это был сбой в системе управления… Обломки самолета стремительно погружаются в море, а спасатели продолжают искать тела погибших, но кабина разгерметизировалась, прошло уже много часов, и надеяться не на что. Репортеры не сообщают, кто был на борту. Полагаю, что через несколько дней газетчики откопают сенсационные новости по поводу личностей Леклера, Келлерер и Монацелли, но либо сами замнут, либо замнут их.

— Они не подпишут амнистию, — хрипло говорю я. — Это не взлом местечкового сервера. Это Пентагон. Люди должны знать преступника в лицо, чтобы быть уверенными во всесилии властей, а тем на суд общественности выставить некого. Монацелли умер без суда и следствия, тут работает презумпция невиновности… Все напрасно. Боже мой. — Я роняю лицо в ладони.

Шон даже ничего не говорит. А что тут скажешь? Ты права? Ха, будто я и без него этого не знаю. Некоторое время мы сидим, и я хочу, чтобы он просто взял меня за руку, коснулся плеча, жду хоть какой-то утешающий жест, но этот человек неумолим, ему в голову не придет выказать мне большую поддержку, чем машинный перевод репортажа. И тогда я сама хватаюсь за его ладонь, потому что я не такая, не железная, а никто из моей семьи не понимает владеющего мной отчаяния. Мама плачет, потому что люди погибли, а папа с Брюсом слепые патриоты, они военные, их воспитали в желании служить Родине, они верят, что Соединенные Штаты — лучшее место мира, и правительство у нас самое справедливое. А теперь только и остается, что заставить их бежать на территорию другого государства.

— Бери их, Конелл, и возвращайся в Сидней. — Буквально озвучивает мои мысли Шон. — Австралии никогда не было дела до других стран. Твоего отца там никто не тронет.

Я отнимаю руки от лица и смотрю на Шона. Мне вспоминаются слова Монацелли. Я не знаю, насколько он был прав. Но… но даже проверять не хочу. Мне не нравилось то, как Шон меня преследовал и заманивал все это время на Сицилии, и перспектива жить с ним в одном городе совершенно не радует. Потому что я все еще достаточно его хочу, чтобы временами идти на форменное безумие. Стоп! Погодите-ка! Теперь у меня есть Брюс. И причина не вестись на провокации небезызвестных субъектов. Чудненько.