Эшли Дьюал - У истоков Броукри (СИ)

Я прихожу домой, когда все ужинают. Не останавливаюсь. Поднимаюсь в спальню и как всегда закрываю дверь на несколько оборотов. Теперь мне не одиноко и не страшно. Теперь меня терзают мечты о том, что могло бы со мной быть, если бы я оказалась смелей и не отстранилась. Убежал бы тогда Эрих? Достаю краску, сажусь у стены. Пишу:

— Если человеку и суждено быть одиноким, — думала она, — то лучше было бы быть одиноким с самого начала.

Убираю кисточку в сторону и смотрю на надпись до тех пор, пока ночь не проникает в окна, а краска не вспыхивает ярким светом, ослепляющим глаза. Да. Трудно понять, что все-таки лучше: всегда быть одиноким, или же почувствовать чьи-то руки, томящиеся на плечах. Я не знаю. Наверно, еще вчера я бы склонилась ко второму.

Теперь не уверена.

ГЛАВА 5.

Что ж, новость о том, что Верховный — или другими словами Канцлер — дал добро на предоставление образовательных стипендий студентам Нижнего Эдема, облетела Верхний Эдем со скоростью света. И весь палящий август телефон в кабинете отца звонил каждые несколько минут, а мать, поглощенная собственным горем и разочарованием, сновала по коридорам, запивая печаль крепким виски. Как позже мне рассказал Мэлот, совещание в Президиуме было первым за всю историю основания нашего городка, когда две стороны Эдема, два главенствующих лица, оказались в одной комнате и за одним столом. Канцлер сообщил, что ситуация накаляется, выходит из-под контроля, и каждый из лагерей обязан понести наказание вне зависимости от степени совершенных ими преступлений. Как мне кажется, не очень справедливое решение, и, тем не менее, оба района попали под раздачу.

Для Верхнего Эдема наказанием стало предоставление бесплатных мест в лучших университетах нашего города. Худшей участи для элиты заречья не придумать. В трансе и наполненные боевым, неокрепшим духом ходили все, включая мою мать.

Нижнему же Эдему полагалось оплатить все расходы семьи Прайсвуд на лечение их единственного и неповторимого сына — Стюарта Прайсвуда. В то же время, все мы знаем, что для этой семьи забота о сынке, пусть и платная — несложная задача. Чего не скажешь о временном правительстве Нижнего Эдема, где каждая монета на счету. Потому Канцлер и решился на данный род обязательств: подобные расплаты отразятся на бюджете стороны в геометрической прогрессии.

Канцлер — потомок Виктора Эдема, в чью честь был назван наш город, основанный в далеких 70-х годах. Говорят, в то время не существовало такого классового неравенства, и людей не разделяла двадцатиметровая стена. Они жили вместе, помогали друг другу, не боялись пожать руку тому, кто ниже по рангу. Но потом все изменилось, и общество пало пред веком капитализма. Различия оказались пропастью, куда манило и богатых, и бедных с целью абстрагироваться от внешнего мира. Труд наемных рабочих оплачивался низко и несправедливо, и вскоре это вылилось в серьезный конфликт. Богатые прочно ухватились за те места, где сидели поколениями, за суммы денег и общественный статус. Бедным же не предоставлялось возможности стать частью этого мира, когда ты работал на одного из представителей этой мнимой аристократии. Вследствие ряда поправок и столкновений на главной площади Эдема, было принято решение построить стену, отделяющую бедняков и богачей друг от друга. Не знаю, стало ли лучше. На какое-то время стало спокойней, но уже совсем скоро столкновения возобновились, как и неприятности.

На сей раз, мы не строим стену, а возвращаемся к далекому прошлому. Интересно, у нас хватит сил продержаться без кровопролитий хотя бы пару дней? Ну, для разнообразия. Или же мы накинемся друг на друга, как одичавшие звери, едва столкнемся в коридорах и на площадях? Не знаю, к чему это приведет. Мне даже страшно. Но, в то же время, я жду и верю в лучшее, будто мир изменится, едва начнется первый учебный день.

Сажусь на диван рядом с Мэлотом. У брата на коленях огромная тарелка винограда. Он кидает на меня косой взгляд и протяжно выдыхает.

— Тебе больше нечем заняться?

— Это и мой диван.

— В доме с десяток диванов. — Мэлот кидает виноградину в рот.

— Спасибо, что сообщил. А я и не догадывалась.

Скрещиваю на груди руки. По телевизору показывают папу. Брат делает громче, а я осматриваю лицо Феликса Ривера — главаря беженцев, или «палача», как выражаются мои родители. Феликс — знаменитый человек. Именно он разрешил смертную казнь в Нижнем Эдеме. Вряд ли бы его поддержал совет моего отца, где в почете демократия. Но все равно есть и те, кто считает его решение оправданным. В конце концов, только после введения смертельной инъекции за стеной восторжествовала тишина.

«На Церемонию подписания Мирного Договора съехались главы соседних городов. И не исключено, что уже завтра, мы предоставим новую информацию, которая касается новых соглашений между враждующими сторонами!» — щебечет телеведущая.

Мэлот усмехается, а я растерянно наблюдаю за тем, как под вспышками камер, мой отец пожимает руку Феликсу Ривера. Не думала, что мои глаза когда-нибудь увидят нечто подобное. Запихиваю в рот сразу несколько виноградин.

— Мир перевернулся, — восклицает брат. — Сегодня они пожимают друг другу руки, а завтра что? Переедут в соседний коттедж? Будем дружить, мирно общаться?

— Думаю, отец не позволит этому случиться.

— И правильно. Наш город окружен лесом, которому уже с сотню лет, ты в курсе? Он принадлежит нашей семье, нашему отцу и всему его роду. Никто из бедняков не имеет, и никогда не будет иметь ничего подобного. Тогда к чему все эти церемонии о равенстве и о какой-то чуши? Я не понимаю, Дор.

— Канцлер хочет сделать как лучше.

— А получится как всегда.

Пожимаю плечами. Возможно, Мэлот прав. Чувствую на себе чей-то взгляд и смело оборачиваюсь, будто поджидаю беженцев с вилами и факелами на пороге. Однако я вижу маму, которая тихо стоит у стены и попивает из хрустального бокала виски. Никогда я ее не видела такой потерянной и злой. Можно подумать, что ночной кошмар Сьюзен де Веро стал реальностью, и теперь она боится открывать глаза, ведь темнота не исчезает.

— Мам? — спрашиваю я, предприняв очередную попытку растопить лед между нами. Дергаю уголками губ. — Все в порядке?

Ее серые глаза находят мои. Как же давно я не встречалась с ней взглядом! Внутри у меня все тут же взвывает от тоски по ее ласковым рукам, по голосу, успокаивающим, едва на небе громыхала молния. Когда-то она ведь любила меня. Но что изменилось? Почему?

Я хочу спросить что-то еще, но мама отворачивается и уходит, а я крепко стискиваю зубы и вновь впяливаю взгляд в экран телевизора. Наплевать. Мне наплевать — все твержу я и смахиваю с лица горечь.

Поднимаюсь к себе в комнату и слышу, как где-то за углом прибирается Мария. Тут же в груди у меня вспыхивает знакомая печаль, от которой я не смогла избавиться, как бы ни старалась. Неприятный холод сковывает тело, а свет становится еще темнее и падает на меня, как одеяло, укутывая во мрак из грусти и потерянных надежд. Иногда я вижу сны, в которых Эрих пробирается ко мне через окно. Он глядит на меня и протягивает мне руку, зовя за собой в мир, полный опасностей, приключений и чувств. Каждый раз я подбегаю к нему, и каждый раз из тени выходит мой отец с черными от ярости глазами.