Виктория Холт - Властелин замка

— Это действительно необычное занятие для женщины.

— Вы правы. Но если у человека есть талант к этой работе, пол не имеет никакого значения.

Она опять глупо засмеялась.

— Но есть мужская и женская работа.

— Например, гувернантка или учительница? — Я надеялась, что переменив тему, дам понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. Все зависит от графа. Если он человек с предрассудками…

Внезапно неподалеку кто-то закричал:

— Я хочу видеть ее. Говорю тебе, Нуну, я должна увидеть ее. Занозе велели проводить ее в галерею.

Я посмотрела на мадемуазель Дюбуа. Заноза! Я поняла смысл прозвища. Должно быть, и она часто слышала, что ее так называют.

Тихий успокаивающий голос и опять:

— Пусти, Нуну. Глупая старуха! Неужели ты думаешь, что сможешь остановить меня?

Дверь галереи распахнулась, и на пороге появилась девочка, в которой я сразу узнала Женевьеву де ла Талль. Ее темные волосы были распущены и как будто намеренно растрепаны, в красивых темных глазах плясали чертики, одета она была в голубое платье, которое очень подходило к ее внешности. Сразу было ясно, даже если бы меня не предупредили, что она совершенно неуправляема. Она уставилась на меня, а я на нее. Потом она по-английски сказала:

— Добрый день, мисс.

— Добрый день, мадемуазель, — ответила я ей в том же тоне. Ее это развеселило и она вошла в комнату. За — ней вошла седая женщина, очевидно, няня, Нуну. Как я догадалась, она воспитывала девочку с младенчества и, несомненно, тоже приложила руку к тому, чтобы сделать Женевьеву столь несносной.

— Значит, вы приехали из Англии, — сказала девочка, — А мы думали, что приедет мужчина.

— Ждали моего отца. Мы работали с ним вместе и после его смерти я продолжаю выполнение заказанных ему работ.

— Не понимаю, — сказала она.

— Будем говорить по-французски? — спросила я на этом языке.

— Нет, — высокомерно ответила она. — Я хорошо говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Талль.

— Я так и предполагала. — Я повернулась к седоволосой женщине и поздоровалась с ней.

— Эти картины чрезвычайно интересны, — сказала я ей и мадемуазель Дюбуа, — но очевидно, о них никто не заботился.

Они не ответили, но девочка, видимо раздраженная тем, что на нее не обращали внимания, грубо сказала:

— Пусть это вас не волнует, потому что вам не позволят здесь остаться.

— Успокойся, моя дорогая, — прошептала Нуну.

— Я не успокоюсь, пока сама не захочу. Вот подождите, приедет отец…

— Ну, Женевьева… — Няня растерянно смотрела на меня, как бы извиняясь за дурные манеры своей воспитанницы.

— Сами увидите, — сказала девочка мне — Вы, наверное, рассчитываете остаться, но мой отец…

— Если у вашего отца такие же манеры, как и у вас, ничто на свете не заставит меня здесь остаться.

— Пожалуйста, говорите со мной по-английски, мисс.

— Мне кажется, ваш английский столь же плох, как и ваши манеры.

Она вдруг начала смеяться и, вывернувшись из рук няни, подошла ко мне.

— Вы, наверное, думаете, что я злая.

— Я вообще не думаю о вас.

— О чем же вы тогда думаете?

— В данный момент об этих картинах.

— Вы хотите сказать, что они интереснее, чем я?

— Совершенно верно.

Она не знала, что ответить. Пожав плечами и отвернувшись от меня, она раздраженно сказала:

— Вот я ее и увидела. Она совсем не хорошенькая и к тому же старая.

С этими словами она тряхнула головой и выбежала вон из комнаты.

— Вы должны простить ее, мадемуазель, — бормотала старая няня. — Она не в настроении. Я пыталась удержать ее. Боюсь, она испортила вам настроение.

— Ничуть, — ответила я — Меня это не касается… к счастью.

— Нуну, — привычным повелительным тоном позвала девочка. — Иди сюда немедленно.

Няня вышла, а я, удивленно подняв брови, взглянула на мадемуазель Дюбуа.

— Она не в настроении. Она не может его контролировать. Мне жаль…

— Мне жаль вас и няню.

Она оживилась:

— Бывают трудные ученики, но с таким я встречаюсь впервые…

Она украдкой посмотрела на дверь. Уж не входит ли подслушивание в букет очаровательных привычек Женевьевы? Бедная женщина, я ей, конечно, не скажу, что с ее стороны глупо терпеть такое обращение — это только добавит ей трудностей.

— Если вы оставите меня здесь, я осмотрю картины.

— Вы думаете, что сможете найти обратную дорогу?

— Я в этом уверена. Я хорошо запомнила дорогу сюда. Не забывайте, я привыкла к старинным постройкам.

— Хорошо, тогда я вас оставлю. Вы можете позвонить, если вам что-либо потребуется.

— Благодарю вас за помощь.

Она бесшумно вышла, а я вернулась к картинам, но была слишком взволнована, чтобы серьезно работать. Странная семья. Девочка невыносима. Что дальше? Граф и графиня? Каковы они? А девчонка эгоистична, жестока и дурно воспитана. И то, что я поняла это, пробыв всего пять минут в ее компании, весьма обескураживало. Какое окружение, какое воспитание породило такое маленькое чудовище?

Я смотрела на стены, увешанные бесценными картинами в плачевном состоянии, и думала: «Возможно, самое мудрое — уехать сразу же утром. Я должна извиниться перед господином де ла Таллем, признать, что мой приезд был ошибкой, и уехать».

Я хотела убежать от судьбы, которая, как я поняла с момента встречи с мадемуазель Дюбуа, была бы ужасной. Я невольно пожалела мадемуазель Занозу. Раньше мне отчаянно хотелось продолжить работу, которую я любила, из-за нее я под ложным предлогом приехала сюда и в результате подставила себя под оскорбления.

Я была так твердо убеждена в необходимости уехать отсюда, что почти верила в то, что меня к этому побуждает инстинкт. В таком случае, я не стану искушать себя дальнейшим изучением этих картин. Я пойду в отведенную мне комнату и постараюсь отдохнуть перед предстоящим завтра долгим путешествием.

Я пошла к двери и попыталась повернуть ручку. Она не двигалась. Странно, в эти мгновения я ощутила настоящую панику. Я вообразила, что нахожусь в заключении, что при всем желании не могу убежать, а потом мне стало казаться, что сами стены сдвигаются вокруг меня.

Моя рука безвольно лежала на дверной ручке, когда дверь отворилась. На пороге стоял Филипп де ла Талль. Тогда я поняла, что не могла открыть дверь потому, что он пытался войти.

Наверное, они мне не доверяют. Наверное, кто-нибудь из них постарается все время быть со мной на случай, если я попытаюсь что-то украсть. Я понимала, что это чушь, и такие мысли были нехарактерны для меня. Но я почти не спала две ночи и очень беспокоилась о своем будущем. Было вполне простительно, что я потеряла самообладание.

— Вы собирались уходить, мадемуазель?

— Я хотела пойти в свою комнату. Кажется, нет смысла оставаться. Я решила завтра уехать. Благодарю за гостеприимство и крайне сожалею, что побеспокоила вас. Мне не следовало приезжать.