Лиана Модильяни - В объятиях прошлого. Часть 3

От ярости и бессильной злобы Маргарет была готова собственными руками придушить и Элизабет, которая теперь без тени стеснения позволяла себе при всех самые нелепые выходки, и Роберто, который был первым мужчиной, сумевшим так ловко обвести её вокруг пальца.

Это надо же, – не унималась Элизабет, – нет, ты только посмотри на него ! Торгаш вонючий, козёл прыгучий !

Респектабельный международный бизнесмен сеньор Перес арендовал для своей новой семьи, состоявшей из трёх женщин очень разных возрастов и его самого, двухкомнатную, мансардного типа квартиру с небольшой тёмной кухней, единственной ванной комнатой и видом на серую мрачную стену соседнего дома. В одной из комнат обосновались новобрачные, в другой – бабушка с внучкой.

* * *

Роберто с утра до вечера предавался своему главному и глубоко презираемому им занятию: колесил по Франции и другим странам Европы, расхваливая ветчину, колбасу и бекон, которые извлекал из недр своего туго набитого портфеля; рисовал свиные туши на скатертях, салфетках, носовых платках и даже иногда на самой обычной бумаге; со слезами выпрашивал отсрочку платежа у поставщиков товара и гневно требовал полный авансовый платёж у клиентов, обманывал и тех, и других, а потом скрывался от них; регистрировал компании, открывал им банковские счета, проводил через них деньги и закрывал эти компании, не сдав отчётность и не уплатив налоги, сразу после этого создавая новые фирмы… Иными словами, занимался коммерцией в полном смысле этого слова.

Бизнес ! Коммерция ! Зачем мне всё это ? – с отвращением думал Роберто в свободные минуты, которых у него бывало крайне мало. – Зачем, поддавшись модному тогда поветрию, я ударился в торговлю, бросив свою специальность ? Наверное, только потому, что так поступали тогда очень многие, и я не хотел от них отставать.

Роберто мечтал в какой-то момент уйти на покой и тихо посиживать с сигарой на лавочке южного городка, глядеть на море, вспоминать многочисленных женщин своей жизни и думать о вечном. Ежедневные ядовитые уколы, получаемые то от Маргарет, то от Элизабет, заставили его усомниться в благотворном воздействии брака вообще и с Маргарет в частности на его уже немолодой организм и изрядно потрёпанную душу и всё чаще навевали на него мысли о преимуществах тихого одиночества.

Как часто люди, по зову безликой толпы, уходят далеко в сторону от счастья, которое было совсем рядом ! – с грустью размышлял Роберто. – Становятся военными и погибают. Поступают в университет и изучают то, что им не по душе. Находят чуждую им, но якобы престижную работу, и утопают в болоте проблем. Связывают свою жизнь с чужим человеком, как я в очередной раз, и потом горько сожалеют об этом.

*

Элизабет, надев на себя широкополую бордовую шляпу с чёрными перьями, целыми днями прогуливалась по узким улочкам Латинского квартала 10 и «облизывала витрины» антикварных лавок, как говорят французы про любителей подолгу разглядывать выставленный в витрине товар.

Старая рухлядь высшего класса ! – с восхищением говорила она не то о вещицах, увиденных ею в этих магазинах, не то о самой себе, отражающейся в их окнах.

Периодически Элизабет возвращалась домой в сопровождении районных полицейских.

Мадам, никто не отменял закон, запрещающий мочиться в общественных местах ! – строго указывали они Маргарет. – Извольте довести это до сведения вашей матери !

Следили бы лучше за владельцами собак ! – огрызалась в ответ Маргарет. – Парижские тротуары так завалены собачьими экскрементами, что пройти невозможно !

А Элизабет весело хихикала, махала рукой вслед полицейским и кричала по-французски «À bientôt !» 11 .

*

Маргарет посвящала своё время чтению с бокалом вина, а в перерывах, как могла, портила жизнь Энн, отслеживая и контролируя каждый её шаг и постоянно делая ей замечания.

*

Энн, которой исполнилось шестнадцать, без труда привыкла к обстановке частного католического французского лицея и раздумывала о том, чем ей заняться по его окончании – учиться рисовать дальше (Энн увлекалась живописью) и стать дизайнером, поступить на медицинский факультет или попробовать себя в чём-то другом.

А ещё Энн нередко чувствовала на себе чей-то странный цепкий пристальный взгляд, который, как ей казалось, всё время следит за ней. Это давно появившееся ощущение не покидало её и после переезда в Париж.

*

Так протекала парижская жизнь семейства сеньора Перес.

* * *

В отличие от Маргарет, красота Энн не была разрушительной и не оставляла пустоты в изъеденных душах людей. Это была волнующая и благотворная, оживляющая и манящая красота. Красота, сияющая изнутри и заставляющая ростки пробиваться из земли навстречу солнцу, красота, дающая надежду на вечную жизнь.

Нежная и бархатная, словно лепесток королевской лилии, кожа, высокие скулы, маленький нос, нежный округлый подбородок. Густые каштанового цвета волосы с медовым отливом мягкими локонами обрамляли живое и выразительное лицо. Глубокие, как утренний вдох морского воздуха, миндалевидные глаза ярко-синего цвета в обрамлении густых и длинных ресниц. Из маленькой миловидной девочки она превратилась в высокую очаровательную девушку.

Энн передался благородный сплав способов духовного, интеллектуального и интуитивного постижения действительности, в обыденности именуемый мудростью. Это позволяло подросшей Энн выносить взвешенные, глубокие и дальновидные суждения о человеке, обществе и мире.

Во время жизни в Лондоне к Энн ходили лучшие преподаватели, и она, кроме английского, свободно говорила на французском и итальянском языках, прекрасно рисовала, хорошо знала историю и, обладая прекрасной памятью, могла без особого труда вспомнить практически любой отрывок из прочитанных ею литературных произведений.

Энн слегка сожалела о том, что её родители расстались, но прекрасно понимала, что их отношения давно иссякли, изжили себя и были обречены, а с собственным отцом её связывали почти исключительно гены.

В тоже время, она часто с тоской думала о человеке, который когда-то давно был её лучшим другом.

Может быть, мы когда-нибудь ещё встретимся с ним, – с грустью и надеждой говорила Энн, глядя на обуглившуюся балеринку, теперь снова стоявшую у неё на комоде, – он узнает обо мне, когда я стану известной художницей, и будет гордиться своим другом.

Но балеринка молчала, печально глядя на неё. Иногда, видя казавшиеся ей знакомыми черты лица проходящего мимо мужчины, Энн невольно смотрела ему вслед в надежде, что тот обернётся, узнав её. Она не знала, что Марчелло уже не было в живых.