Лиана Модильяни - В объятиях прошлого. Часть 3

* * *

Перейдя в новую школу, Энн сразу обратила на него внимание. Он не был похож на всех тех мужчин, которые раньше приходили к ним в дом, или с которыми ей довелось пообщаться. Долгие годы учёбы в разных университетах мира отразились на нём самым лучшим образом. Разносторонне образованный, умный, открытый и любознательный, Франсуа-Ксавье Файар, преподаватель философии и предмет тайных воздыханий всех старшеклассниц, был лет на двадцать старше Энн. Он казался ей немного пожилым, но это лишь придавало ему в её глазах особый дополнительный шарм. Высокий крепкий брюнет, он всегда был элегантно и стильно одет в тщательно отутюженный костюм-тройку и белоснежную накрахмаленную рубашку с запонками, которая, казалось, хрустела при каждом его движении.

Наверное, немало разбитых сердец оставил он на своём пути, – думала Энн, тайком разглядывая учителя, неспешно прохаживающегося по классу между рядами парт.

Прекрасно владея предметом преподавания, ему в первую же неделю занятий удалось пробудить интерес к философии даже у самых нерадивых учеников, с неимоверными усилиями и из-под палки родителей дотягивающих себя до выпускных экзаменов. Хорошо известные Энн понятия, изложенные им, звучали для неё по-новому, как будто она их слышала впервые. Она научилась находить в них скрытый смысл и воспринимала их совсем не так, как прежде.

В тот день, как показалось Энн, Франсуа-Ксавье Файар пришёл на занятия немного грустный. Она не заметила у него обычный весёлый блеск в глазах, к которому уже успела привыкнуть.

Я предлагаю сменить тему урока, – обратился он к ученикам. – Сегодня я хотел бы услышать ваше мнение о таких понятиях как одиночество и покой, разрушение и старость.

Первой заговорила Мадлен Крапо, торопясь выступить, пока никто – и, в первую очередь, лучшая ученица Энн Морель, которую она невзлюбила с момента её появления в классе – не опередил её и не завладел вниманием преподавателя, к которому Мадлен давно была неравнодушна. Мадлен долгое время безуспешно пыталась обратить внимание столь видного мужчины, как господин Файар, на себя и на свои вполне созревшие провинциальные прелести (как и её родители, Мадлен была уроженкой провинции Бретань, где они владели свинофермой). Ей очень захотелось попробовать произвести на учителя впечатление хотя бы своими рассуждениями, раз уж он упорно отказывался оценить все прочие её достоинства, тесно зажатые белой блузкой и короткой тёмной юбкой.

Одиночество противоестественно для нормального человека, – заговорила она, – вечером оно со стороны выглядит пафосно, и в голову лезут самые разные экзистенциальные идеи, а утром оно превращается в навязчивую боль, которая преследует человека по пятам.

Мадлен предпочитала не распространяться о том, как несладко ей жилось в семье, где родители были всецело поглощены заботами о росте поголовья свиней и едва обращали внимание на свою единственную дочь, и сейчас эти мысли нахлынули на неё.

Древние греки в лице Платона 12 и Аристотеля 13 , – продолжала она, – и помыслить не могли о существовании человека вне общества.

Сосед Мадлен по парте, как всегда, одобрительно кивал, совершенно не слушая, о чём она говорит, а лишь с нескрываемым интересом поглядывая на её округлые формы, с которыми он давно желал познакомиться поближе.

Хорошо, – кивнул головой учитель, – это, действительно, известная точка зрения. А что вы можете сказать по поводу разрушения в природе и человеческой старости ?

Старость – это всегда предчувствие надвигающегося конца, – ответила Мадлен, поправляя волосы и одёргивая блузку, с наивной радостью полагая, что дополнительный вопрос учителя наконец-то вызван его интересом к её персоне. – Старость – это пожелтевшие письма, засохшие цветы…

Мадлен старалась как можно изящнее изложить свои мысли, но её поэтический порыв быстро иссяк.

Старость – это дефект и уродство, склероз и агрессия, морщины и трясущиеся руки, это – неизбежный маразм и отвратительный запах, – закончила она.

Не самая радостная картина, но, несомненно, в ней есть доля истины, – отреагировал учитель, оглядывая класс в поисках других желающих выступить.

Одинокие люди – это люди сложной душевной организации, которым не всегда удаётся находить взаимопонимание со своим окружением, – высказался сосед Мадлен, который, в свою очередь, лез из кожи, стараясь произвести на неё впечатление. – Зачастую такие люди отчаянны до безумия, – продолжал он своё импровизированное выступление, – а ещё существует медицинская точка зрения, согласно которой, одиночество – крайне вредно, и нереализованные желания одиноких молодых людей могут довести их до нервного истощения, – с этими словами он с немым укором требовательно взглянул на Мадлен.

Не дождёшься, – быстро прошептала та, – точно не с тобой.

Энн сидела тихо, боясь встретиться глазами с учителем. Она сама не знала, почему этот человек заставлял так часто биться её сердце, а от одного его взгляда её руки холодели, и дрожь пробирала до костей. И вот он снова посмотрел на неё. Она почувствовала, что теряет дар речи.

Возможно, у кого-то из вас есть иная точка зрения ? – господин Файар остановился рядом с Энн. – Я хотел бы услышать ваше мнение, мадемуазель Морель.

Мадлен, весьма довольная своим выступлением и собой, обернувшись, смерила Энн взглядом с головы до ног и презрительно хмыкнула.

Послушаем нашу тихоню, – громко шепнула она на ухо своему соседу, одинокому молодому человеку, находившемуся, по его словам, на грани нервного истощения. – Интересно, а она сама понимает смысл своей заумной болтовни ?

Энн, разумеется, услышала слова Мадлен, и они отлично помогли ей собраться с мыслями.

Я полагаю, – начала она, – что наслаждение спокойствием и жизнью, свободной от мирских забот, созерцательное безмятежное восприятие мира, может оказаться мечтой многих вдумчивых людей, ищущих в одиночестве и тишине единение с природой.

Господин Файар, слегка прищурив глаза, внимательно слушал свою лучшую ученицу, вникая в каждое сказанное ей слово.

Мне представляется интересным, – продолжала Энн, – изложить, как предложенная вами тема отражена в древней и средневековой японской поэзии.

Учитель слегка улыбнулся. Именно японская поэзия серьёзно увлекала его в течение последних нескольких лет.

Так, к примеру, образ замёрзшего чахлого тростника на морском берегу подчёркивает красоту и привлекательность затаённой печали и одиночества. Увидеть скрытое и сокровенное в замёрзшем и заледенелом, в блёклом и бесцветном, узреть красоту природы было смыслом творения японских поэтов.

Весь класс слушал Энн в полном молчании.