Ольга Арнольд - Агнесса среди волков

— Ты умеешь делать комплименты — в них всегда есть частичка правды, поэтому хочется верить. А что ты здесь, собственно говоря, делаешь? Вот уж не знала, что у тебя общие дела с «Компиком»!

— Никаких общих дел, как видишь, нет. И вообще никаких дел сейчас нет, просто я сегодня не завтракал и умираю с голоду, а голодный мужчина не может думать о делах. Но еще больше, чем есть, я хочу пообщаться с тобой. Поэтому мне хотелось бы совместить приятное с полезным и пригласить тебя на обед.

Я вздохнула, вспомнив о неоконченном переводе для издательства «Греза», о том, что дома мне нечем будет кормить Петю, если он соизволит сегодня явиться, и согласилась.

Он повернулся к Миле, нервно вертевшей в руке только что им же подаренную шоколадку, очень сердечно с ней распрощался, взял меня под руку, и под ее пристальным взглядом мы направились к лестнице.

На улице мы остановились и посмотрели друг на друга. На лице у Аркадия появилась улыбка, медленно распространявшаяся от губ к щекам, но до глаз она так и не дошла. Он сказал:

— Сегодня я безлошадный. Куда направимся?

Честно говоря, есть мне совсем не хотелось. Но не пропускать же такой случай — не в «Макдоналдс» же мне с ним идти!

— Конечно, к «Яру»!

Он поймал машину, и мы поехали в гостиницу «Советская». Было еще рано, только несколько бизнесменов деловито поглощали пищу, да в углу сидела группа «качков». Официант принес нам меню, но я и так знала, что выберу, — лангет с салатом. Когда-то, еще в студенческие годы, меня пригласил сюда один поклонник, и меня поразило, как вкусно здесь готовят вырезку. В те годы, которые теперь называются «застойными», я иногда бывала в ресторанах, и у меня сложилось твердое убеждение, что прилично кормят только в «Советской». От десерта, естественно, я отказалась, попросив только чашечку кофе. Я уже давно внушила себе, что не люблю сладкое. Ко всяким гербалайфам я отношусь с подозрением и предпочитаю просто не позволять себе лишнего.

Мне нравится это старинное помещение с высоченными расписными потолками и колоннами. В нем создается ощущение огромного пространства, но пространства не холодного, а какого-то теплого. Может быть, тут виновато мое воображение — именно днем, в полупустом зале мне легко себе представить, как тут когда-то гуляли купцы и цыгане с песнями подходили к каждому столику, как надрывалась гитара… Но, впрочем, это все фантазии. Я отвлеклась от них и переключилась на своего спутника. Мне показалось, что сегодня он не такой, как всегда. Впрочем, я давно его не видела. Несомненно, дорогой фирменный костюм-тройка очень ему шел. Раньше он всегда ходил в свитерах и потертых джинсах, сейчас же он был одет как новый русский. И вел себя он тоже по-другому, его движения казались более замедленными, чем раньше, во всем облике сквозила какая-то солидность. С этой недавно приобретенной солидностью контрастировало внутреннее напряжение. Внезапно он посмотрел на часы, извинился и пошел звонить. Мне показалось, что он нервничает. Пока его не было, я пыталась понять, что же в нем действительно изменилось, но так и не нашла ответа. Да, конечно, он набрал вес, от юношеской худощавости ничего не осталось, но ведь он давно уже зрелый мужчина. Интересно, сколько ему сейчас лет? Тридцать пять, тридцать семь?

Аркадий вернулся с помрачневшим лицом и сел за столик. Но, очевидно, что-то для себя решив, отбросил мрачные мысли в сторону и принялся меня развлекать. Нельзя сказать, чтобы он был блестящим собеседником. Подливая в бокалы чересчур кислое, на мой вкус, вино, он рассказывал о своих, абсолютно мне неинтересных делах, о том, что у него только что сорвалась выгодная сделка, и добавил:

— Ты знаешь, я нисколько не жалею, что недонажил сегодня эти триста тысяч. Зато мне не надо никуда лететь. Давай проведем сегодняшний день вдвоем. Помнишь, как нам раньше было хорошо вместе?

Я прыснула. Я не помнила, чтобы мне когда-нибудь с ним было слишком хорошо, но «недонажил» — это уже кое-что! Но он не понял, почему я рассмеялась, и перевел разговор на свою квартиру. Как он ее обставил, какую достал по случаю мягкую мебель — со скидкой, как у него сейчас уютно. Какой он недавно приобрел альбом Ренуара. Как он мечтает жить своим домом, и чтобы в доме его встречала хозяйка, улыбаясь и радуясь его приходу, такая женщина, как я.

Тут я удивилась. Конечно, меня поразили не его слова насчет хозяйки в доме, просто я не могла припомнить, чтобы Аркаша когда-нибудь увлекался искусством. Может быть, это сейчас модно среди новых русских? Но его слова навели меня на одну мысль, и я произнесла:

— Кстати, сейчас в новой Третьяковке выставка Сальвадора Дали. Пойдем?

— Конечно, если ты хочешь!

Мне удалось перевести разговор на живопись, и тут Аркадий оживился. Он сказал, что я ему напоминаю ренуаровских женщин. Мне стало совсем смешно, я рассмеялась, а он захохотал в ответ. Я вообще смешлива и к тому же смеюсь очень заразительно. Иногда во время переговоров, когда партнер ляпает с чрезвычайно серьезным и умным видом очередную глупость, мне трудно сдержать себя и не рассмеяться. Во всяком случае, остаток обеда прошел более оживленно, и, расплатившись с официантом, мы отправились на Крымскую набережную.

Билетов, как всегда бывает в таких случаях, не было, а очередь людей с билетами, как всегда, была часа на три. Я заставила Аркашу купить билеты у перекупщиков за двойную цену и, вспомнив студенческую юность, отправилась к служебному входу. Там стоял симпатичный молоденький милиционер в новой форме. Я состроила ему глазки, улыбнулась, вытащила из сумочки какое-то старое удостоверение, помахала им перед его носом, заявила, что я представитель прессы, и паренек не смог устоять. Аркашу я протащила с собой как фотокорреспондента. Мальчишка-милиционер (мне даже не хочется называть его ментом) остался стоять с раскрытым ртом — у фотокорреспондента не было с собой аппаратуры, да и на выставках такого рода фотографировать запрещено. Впрочем, чем абсурднее, тем убедительнее.

В деловых, строгих костюмах мы с Аркадием выглядели неуместно среди разношерстной публики, одетой по-богемному красочно или по-интеллигентски небрежно. Впрочем, Аркадий этого просто не заметил, а я сразу же позабыла. Выставка меня захватила. Я вообще люблю атмосферу музейных залов, вернисажей. Но тут было другое. Дали для меня значит больше, чем просто гениальный сюрреалист. Испанская речь, которая звучала в зале, рисунки и картины на стенах вызвали у меня острым приступ ностальгии. Дело в том, что мой бывший муж Марк был «испанцем» — он учился в нашем институте на романском отделении. Я давно о нем ничего не слышала, знала только, что он много мотался по Латинской Америке, а несколько лет назад уехал в Испанию. Его гордостью был роскошный альбом Сальвадора Дали, который он когда-то за бешеную цену достал у спекулянтов. Когда я с ним рассталась, мне пришлось распрощаться и с этим альбомом.