Ольга Арнольд - Агнесса среди волков

Сеанс у Вадима обычно продолжался около часа; после того как Виолетта выходила из кабинета, Вадим нередко приглашал меня зайти к нему — под предлогом того, что ему нужно обсудить со мной какую-то деталь. На самом деле ему было просто приятно со мной общаться. Я заходила в его кабинет, усаживалась в удобное кресло — классическая психоаналитическая кушетка в этой крохотной комнатке просто бы не поместилась, как, впрочем, и второе кресло, — сам Вадим сидел на жестком стуле. Я как-то в шутку заметила, что лечить страдающих клаустрофобией [7] Боязнь замкнутого пространства. в этом кабинетике невозможно, скорее она у них тут расцветет пышным цветом, но Вадим почему-то обиделся. Он был еще очень молод — двадцать четыре года — и относился к своей профессии, вернее к своему призванию, всерьез.

И кстати, он был действительно хорошо эрудированным и не по возрасту компетентным психологом. Когда Дорфман прислал нас сюда, я боялась, что Виолетта попадет в руки горе-специалиста, который будет уверять, что все ее беды исходят от бабушки по материнской линии и двоюродного дядюшки по отцовской, и чтобы разрешить ее сегодняшние проблемы, надо вспомнить свои чувства и ощущения в нежном возрасте двух лет. Но, по счастью, у Вадима был уже немалый клинический опыт, и он не ограничивался одним каким-либо методом. Он начал занятия с Виолеттой с тестов, но не перегружал ее, так что она не потеряла к ним интерес: большую часть времени он с ней просто беседовал, и ей это нравилось. Результаты тестов он, с ее ведома, обсуждал со мной. Они его ужасали: всюду совершенно ясно проглядывала «тенденция к самодеструкции» — «инстинкт смерти», как назвал его Фрейд. Виолетта разрушала себя намеренно и целенаправленно; казалось, ничто в этой жизни не представляло для нее никакой ценности. Она не видела смысла жизни, а найти его и не пыталась.

Вадим воспринимал это как личную трагедию. Я понимала его: он хотел помочь всем своим пациентам, даже тем, кто этого не хотел. С возрастом это обычно проходит.

— Подумать только, такая красивая, такая умница… И так губить свою жизнь.

— Вадим, не пытайтесь пробить лбом стену, если вам даже удастся, то что вы будете делать в соседней камере? Это не мои слова, а Станислава Ежи Леца. А если серьезно — вы же прекрасно понимаете, что она никогда не вылечится от алкоголизма, потому что ей этого не хочется, и не в вашей власти заставить ее захотеть.

Он не согласился со мной; в его огромных глазах, в которых, казалось, отражались все тысячелетние страдания древнего народа, появлялся какой-то особый блеск. Мне в такие моменты становилось его жалко: чуть ли не каждый день встречаться с Виолеттой наедине и не потерять голову было бы трудно любому, даже умудренному опытом мужчине, а не то что недавнему выпускнику университета. Интересно, думала я, может, она развлекается, влюбляя в себя умненького мальчика?

Но в любом случае Вадим действовал на нее гораздо лучше, чем я ожидала. Она выходила от него порой окрыленная, порой задумчивая, но почти всегда с раскрасневшимися щеками. В ее жизни появилось занятие, которое ее хоть ненадолго увлекло. Правда, я не знала, что именно ее увлекало: то ли сам психоанализ, то ли игра в кошки-мышки с молодым и красивым человеком, игра, в которой она была столь искусна.

Наши разговоры с Вадимом становились все продолжительнее. Виолетта не возражала — она весело проводила это время, скупая в огромных количествах всевозможные самоцветы и амулеты в той самой лавочке под лестницей. Надо сказать, что соблазн был на самом деле велик, даже я купила там кое-какие мелочи, а ведь мой тощий кошелек не снабжался из такого неиссякаемого источника, как состояние Аргамакова. Так что все были довольны.

Я по натуре человек замкнутый, хотя умею и люблю общаться. Но тем, что у меня в душе, я делюсь крайне неохотно — недаром одна преподавательница с психфака обозвала меня «интровертом, притворяющимся экстравертом». С Вадимом же я с каждым днем становилась все откровеннее. Тем более что Виолетта, как оказалось, во время сеансов говорила с Вадимом не только о себе, но и обо мне — так, она рассказала ему историю с моими преследователями. Он попросил меня рассказать об этом поподробнее; я так и сделала, не знаю только, поверил он мне или приписал все моему буйному воображению. Во всяком случае, сделал вид, что поверил. Интересно, поверила бы я сама на его месте? Далеко не убеждена. Я сама чувствовала, что мой рассказ о странных происшествиях звучал очень неубедительно. Но ведь это же было, было!

Конечно, кое о чем я умолчала. Так, я рассказала ему о моем закончившемся романе с Петей, но ни словом не обмолвилась о Марке. Кстати, выговорившись, я наконец сама разобралась, почему эта связь с самого начала была обречена на неудачу — и во многом по моей вине. Вадим был прекрасным слушателем, и я чувствовала себя с ним совершенно свободно. Взамен он делился со мной рассказами о своей работе, о стажировке в Англии, о российских психоаналитиках и об интригах в местном психоаналитическом сообществе — начиная с кружка Фрейда повсюду, где появляются психоаналитики, появляются и интриги.

Мне казалось, что я обрела нового друга.

Беседы с психотерапевтом были мне очень кстати в эти дни. Беда никогда не приходит одна. Мало мне было своих кошмаров, так еще сгущались тучи над фирмой «Компик». В эти дни компаньоны были сами на себя не похожи: Женя, большой, полный увалень Женя нервничал, что ему очень не шло — представляете себе нервничающего медведя, — а Юра настолько был не в себе, что даже покрикивал на подчиненных, чего раньше с ним никогда не случалось, он мог позволить себе сорваться только со мной. Впрочем, это было взаимно.

Инвестиции нужны были фирме как воздух, и притом не сегодня, а вчера. Рассчитывая исключительно на Аргамакова и на богатые нижегородские финансовые группы, стоявшие за Верхневолжским банком, партнеры все поставили на кон. Они поздно поняли, что нельзя ставить только на одну лошадь, хотя бы и явного фаворита.

Аргамаков медлил и выжидал. Скорее всего он прекрасно понимал, что положение «Компика» далеко не блестяще, и спокойно дожидался того момента, когда он сможет диктовать свои условия. Возможно даже, он рассчитывал прибрать фирму к рукам, заплатив ее долги. Как-то раз его шофер приболел, и Юра тут же, естественно, предоставил ему нашу машину на целый день. Вернувшись на Ордынку, наш шофер Толик доложил начальству, что они с Аргамаковым были в шести местах Москвы, в том числе и в «Аргусе», фирме, специализировавшейся на поставках компьютеров «красной сборки» (то есть из бывших стран соцлагеря), где банкир провел около часа. Естественно, все это было точно рассчитано — финансист таким образом прозрачно намекал, что партнерам пора стать поуступчивее.