Ольга Солнцева - Мышиный Король

– Знаешь, Кешка, – примирительно начал он. – Я тут подумал. Может, тебе принять крещение? Я третьего дня поговорил с батюшкой в церкви. Он сказал, что может тебя окрестить. А для начала велел тебе прочитать вот это.

С этими словами дед вынул из-за пазухи белую брошюрку и аккуратно засунул ее внуку в карман куртки.

Инок остановился, взял брошюру из кармана и стал внимательно ее рассматривать.

Наконец, он протянул ее деду и решительно сказал:

– Н-на, ч-читай луч-чше сам.

Кузьмич не ожидал такого поворота. До него вдруг дошло, что он сам не умеет правильно креститься.

– Да-да, – засуетился он, беря брошюрку. – Тебе сначала надо как следует выздороветь, правда? Пусть с тебя сначала гипс снимут, а то как же ты в церковь пойдешь?

Инок медленно передвигался по аллейке, неумело переставляя подпорки. Подойдя к скамеечке, он устало опустился на нее. Ему хотелось только одного: чтобы его никто не трогал и не мешал сочинять новую игру, для которой нужна была мощная машина с большим объемом памяти. Он уже в общих чертах представлял концепцию нового шутера: это будет война мышей-мутантов.

– А к-как м-мыши? В-выросли? – спросил он вдруг ничего не подозревающего деда.

Кузьмич замялся. О пушистом зверье он вспомнил лишь на третьи сутки после исчезновения внука. К тому моменту во всех трех клетках уже лежали скрюченные трупики, так что ему пришлось срочно утилизировать биоматериал и вымыть комнату с хлоркой.

– Видишь ли, мыши погибли. Наверное, им чего-то не хватало. Их больше нет.

Эта новость ошеломила Инока. Он совершенно забыл, что сам не давал зверью воды. Мысль о том, что хвостатые существа погибли прямо в его комнате, вдруг лишила его покоя. Он горько заплакал.

Дед, чувствуя свою вину, утешал его:

– Да что ты, в самом деле! Эка невидаль – мыши! Да этих мышей сотнями используют для опытов!

Но внук был безутешен. Его пугала сама мысль о смерти – такой неминуемой и близкой.

– Ну ладно, – наконец сдался дед. – Если уж я так виноват перед тобой, то прости меня, пожалуйста. Я куплю тебе новый компьютер. Не держи зла на старика.

Юноша резко поднялся:

– П-пойдем!

Но в этот день его так и не выписали.

Выйдя из больницы, Анатолий Кузьмич снова направился не домой, а в монастырь на Божедомке к преподобной Матроне. Тут уже собралась небольшая толпа, так что ветерану пришлось даже подождать, пока к святым мощам приложатся все страждущие.

Войдя в храм, Мошкин поискал образ доброй старушки, и подойдя к ней, вдруг встал на колени. Путая между собой старинные и новые слова, он просил Матрону не держать зла за все его пригрешения. Скупые слезы скатывались с морщинистых щек. В его памяти вдруг всплыл тот случай, который, казалось, уже не имел к нему никакого отношения.

– Простите меня, Матрена Ивановна! Этот Пашка – он мог бы убить меня!

Фамилия Пашки была Шемяка, так что ему даже прозвище было ни к чему. Его, как огня, боялся не только трусоватый Толик Мошин, но и ребята постарше. Говорили, что Пашка был не то больной, не то контуженый, и что ему проще объясняться кулаками, чем словами. Однажды детдомовец Пашка повздорил с пацаном из Хохловского переулка. В чем было дело, Кузьмич так не узнал впоследствии, но очевидно, что зачинщиком был Шемяка, который первым пихнул младшего. По дворовому кодексу чести, тогдашние пацаны защищали своих и наказывали обидчика. Уличные драки были в конце сороковых привычным делом: дрались «стенка на стенку» – двор на двор. Дрались не до увечий, не до крови, как сейчас. Так, «спускали пар», демонстрируя друг дружке мальчишескую удаль, и тут же разбегались. В милицию никто никогда не заявлял.

Их, детдомовцев, никто не держал взаперти: они учились в обычной школе с местными ребятами, ходили к ним в гости и даже в военный госпиталь, который располагался неподалеку. Правда, перед каждой отлучкой полагалось спрашивать разрешения у воспитателей.

На следующий день после пашкиной стычки с хохловским, местная братва подкараулила Толика Мошкина, который в одиночку скучал во дворе. Ему по всем правилам вручили предъяву – записку с временем и местом встречи.

Мошка сразу понял, что дело принимает опасный оборот. Не сказать Шемяке о записке он не мог – за утайку «предъявы» его бы побили свои. Тогда он придумал хитроумный план – послать за сараи ничего не подозревающих «скрипачей» – ребят из соседней комнаты, которые ходили на музыку в Дом пионеров. Мошка был на хорошем счету у директора, так что ему должны были поверить.

Он все рассчитал: после уроков побежал в переулок Стопани, где был Дом пионеров, нашел там Кольку Ивашова и передал ему, что его и еще троих ребят срочно вызывают в госпиталь на концерт.

– Но мы же не готовы! – удивился Колька.

– Ничего, сыграете, что знаете! – крикнул Мошка, изображающий страшное волнение. – Бегите быстрее, а то там уже началось!

Самый короткий путь лежал не по переулкам, а через дворы.

«Скрипачи» вернулись с разбитыми носами. Хорошо, что хохловские пощадили инструменты в черных футлярах и, поняв, что бьют не тех, даже извинились. А вот музыкантам за самовольную отлучку грозил серьезный выговор.

Толик Мошкин торжествовал – как ловко он все провернул! Шемяка после этого случая стал вести себя осторожнее и порой даже призывал Толяна в советчики.

Кузьмич вспоминал далекое детство, и старушка с иконы понимала его и без слов. У нее, как и у богини правосудия, тоже были закрыты глаза, но в отличие от беспристрастной Фемиды, преподобная Матрона прощала всех: и тех, кто когда-то казался прав, и тех, кого считали виноватым.

– Прости меня, Матрона Ивановна! – повторял раскаявшийся грешник, с чувством прикладываясь к иконе.

На следующий день подполковник Мошкин вызвал такси и повез внука из больницы прямо в большой магазин электроники. Там он долго смотрел, как тот ходит между рядами со светящимся экранчиками. Кешку было не узнать: он светился от счастья.

Дед также впервые за долгие годы не испытывал к наследнику ни злости, ни раздражения.

– А знаешь, Кешка, – предложил вдруг он, – что тебе дома одному сидеть? Давай, не теряй времени, пока нога в гипсе. Я тебе вызову такси, будешь в колледж ездить, как большой начальник.

Инок впервые за два года не стал спорить. Он неумело обнял старика и, смущаясь, поцеловал его в обвисшую щеку. Он, и правда, уже слегка соскучился по ребятам.

35

Завидев именинницу, девицы бросились целоваться. Молодые люди почтительно посторонились.

– Так, все в сборе? – деловито осведомился Коршунов. – Сейчас буду считать по головам. Раз, два, три, пять, восемь! Все, пошли, народ, а то наш кабинет займут.

Девчонки заахали:

– А у нас что, отдельный кабинет? Ну, ты крутой, Никитос!