Джеки Коллинз - Приговор Лаки

Джини открыла ему сама, но Прайс не сразу узнал ее. Когда-то у Джини была роскошная фигура, но за годы, что он ее не видел, она набрала, наверное, не меньше ста лишних фунтов. Теперь перед ним стояла необъятных размеров негритянка с тройным подбородком, заплывшими жиром глазками и волосами, выкрашенными в невообразимый цвет мятой клубники. На руках у Джини был миниатюрный французский пудель.

— Привет, Прайс! — Джини шагнула вперед, и он невольно попятился. Перед ним была живая гора плоти, затянутая к тому же в слишком тесные леггинсы и трикотажную водолазку. При каждом движении арбузные груди, выпяченный живот и дряблые бедра Джини колыхались и дрожали, словно желе. Напротив, ее ноги в красных босоножках на высоченных шпильках казались непропорционально тонкими, придавая фигуре бывшей жены Прайса гротескный вид. «Ни дать ни взять — разумный студень с Фобоса», — подумал он, вспоминая случайно виденный им фантастический боевик.

Впрочем, Прайс быстро справился с собой и даже притворился, будто не замечает всех этих чудовищных перемен. Джини, однако, все поняла по выражению его лица.

— Готова спорить, ты сейчас думаешь о том, что со времени нашей последней встречи я набрала пару-тройку фунтов, — бросила она небрежно. «Только попробуй сказать „да“!» — говорили ее глаза.

«Ты стала толстой, как призовая свинья», — хотелось сказать Прайсу, но он благоразумно сдержался.

— Можно мне войти? — спросил он, начиная терять терпение.

— Я вижу, ты считаешь себя слишком большой знаменитостью, чтобы стоять в коридоре, — едко заметила Джини, но все же повернулась и пошла в комнаты. Прайс последовал за ней, стараясь не смотреть на ее огромное, расплывшееся тело.

Оказавшись в гостиной, Прайс понял, что с тех пор, как они расстались, вкус Джини нисколько не улучшился. Со всех сторон его окружали розовые салфетки, розовые диваны, розовые подушки, и даже кофейный столик, сделанный в форме гигантской морской раковины, был розовым. Над каминной полкой висел портрет самой Джини, на котором она, одетая в розовое платье, опиралась о белый рояль. Портрет был донельзя вульгарным, но Прайс почему-то никак не мог оторвать от него взгляд.

— Ты — настоящий мерзавец, Прайс Вашингтон, — заявила Джини прежде, чем Прайс успел открыть рот. — Ты испортил, испоганил всю мою жизнь!

Эти ее слова помогли Прайсу снова обрести уверенность. Он понял, что за эти годы Джини ничуть не изменилась, если, конечно, не считать фигуры и цвета волос, которые раньше были более естественного цвета.

— У Тедди неприятности, — сказал он сухо, опускаясь в гигантское — как раз по фигуре Джини — розовое кресло. — Серьезные неприятности. Я приехал именно по этой причине.

— Какие именно? — невозмутимо спросила она.

Впрочем, чтобы обозначить заинтересованность. Джини несколько раз взмахнула накладными ресницами.

— Его подозревают в соучастии в убийстве с применением огнестрельного оружия.

— Я так и знала! — оглушительно закричала Джини. — Я так и знала, что ты не сможешь быть моему бедному мальчику нормальным отцом, и я была права!

Вот он — результат твоего «воспитания»: мой сын связался с бандой несовершеннолетних хулиганов, которые убивают людей!

— Тедди не связан ни с какой бандой.

— Тогда как это произошло? Ни за что не поверю, что Тедди сам до этого додумался.

— Повторяю, Тедди не состоит в банде. Во всем виновата одна девица, которая запудрила ему мозги.

— Какая еще девица? — с подозрением спросила Джини.

— Ее зовут Мила.

— Что за Мила? Откуда он ее знает?

— Она дочь моей экономки.

— Господи Иисусе! — воскликнула Джини. — Я всегда тебе говорила, что от этого славянского отродья добра не жди! Тебе давно надо было выгнать эту ведьму!

— Как бы там ни было, я этого не сделал, — признал Прайс. — Во всяком случае, сама Ирен ни в чем не виновата.

— Послушать тебя, так эта дрянь никогда не была ни в чем виновата! — вспыхнула Джини и с такой силой прижала пуделя к своей могучей груди, что он сдавленно пискнул и забарахтался, пытаясь вырваться. — Господи, Прайс, ты все такой же дурак, как был!

Прайсу пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не послать свою бывшую жену куда подальше.

— Может, все-таки поговорим о Тедди? — резко спросил он.

— Конечно, дорогой! — Широкое лицо Джини расплылось в улыбке. — Скажи мне, чего ты от меня хочешь, а я скажу, во сколько тебе это обойдется.

Прайс едва сдержал гневное замечание. Он-то чуть было не забыл, что Джини никогда не делала ничего бесплатно.

В конце концов Карло все же дал Бриджит то, что она от него требовала, и уже через несколько минут она была готова к выходу в свет. Она переоделась, тщательно накрасила лицо и зачесала волосы наверх. Теперь Карло остался доволен ее внешним видом, и вскоре они отправились на вечеринку.

— Вот такая ты действительно похожа на ту Бриджит, которую я люблю, — сказал он, слегка пожимая ее руку, когда они сели на заднее сиденье ожидавшего их лимузина. — Тебе, наверное, не терпится увидеть своих старых друзей, правда?

В ответ Бриджит мечтательно улыбнулась. Плохого настроения как не бывало, и все снова было просто замечательно. Все, за исключением одного: несмотря на укол, принесший с собой спокойствие и мир, Бриджит никак не могла забыть, что через считанные минуты ей предстоит встретиться с Лаки лицом к лицу.

Разумеется, она по-прежнему всем сердцем любила свою приемную мать и не сомневалась, что Лаки тоже любит ее, однако это не мешало ей испытывать страх.

Лаки была, наверное, единственным человеком в мире, способным читать в ее душе, как в раскрытой книге, а у Бриджит были все основания опасаться этого.

«Но ты же уже большая девочка, — раздался у нее в голове какой-то странный, чужой голос. — Лаки не имеет никакого права указывать тебе, что делать. Ты сама хозяйка своей судьбы!»

«Нет, — ответил ему другой голос. — Никакая ты не хозяйка. Ты делаешь все, что тебе велит Карло. Он полностью подчинил тебя себе, и за дозу героина ты готова лизать ему башмаки».

— Карло! — сказала она неожиданно громко, словно стараясь заглушить звучащие в голове голоса.

— Что, дорогая? — откликнулся он, повернув голову в ее сторону.

— Я хочу, чтобы ты обещал мне одну вещь. Будь полюбезнее с Лаки, хорошо? Для меня это очень важно. Лаки, Ленни, их дети и старый Джино — это моя семья, понимаешь? У меня больше никого нет!

— Глупышка моя! — Карло обнял Бриджит. — А я?!

Теперь твоя семья — это я. Зачем тебе кто-то еще?

Ведь ты сама рассказывала мне, как с тобой обращались в детстве. Твой отец умер, матери у тебя все равно что не было, и твоим воспитанием занимались няни и гувернантки — посторонние люди, которым в общем-то было на тебя глубоко плевать. Но мне на тебя не наплевать, Бригги! Я буду заботиться о тебе по-настоящему и любить тебя. Теперь я — твой самый близкий человек, а Лаки… Лаки тебе, конечно, друг.