Кей Хупер - Волшебное зеркало

— Хорошо, тетя Джулия, вы введете меня в курс дела, когда я прибуду на место. Я постараюсь вылететь завтра.

— Чудесно, дорогая, тогда до встречи.

Джулия повесила трубку и стала что-то задумчиво рассматривать на большом письменном столе.

— Ты удивил меня, Сайрус, как никогда. Втянуть этого слабого, нежного ребенка в такую потенциально опасную ситуацию да еще к тому же одну…

Тот мягко рассмеялся.

— Нежного? Слабого? На первый взгляд, конечно, это так и есть, но Мэгги далеко не хилый цветок, дорогая. У нее удивительно ясное здравое мышление, особенно принимая во внимание ее воспитание. От всех нас, своих предков, она унаследовала воистину величайшее терпение, прекрасно развитое чувство абсурда и по-детски непосредственное восприятие мира. В сочетании с острым интеллектом эти черты характера делают ее довольно грозной молодой женщиной. И я совсем не удивляюсь тому, что она до сих пор еще не встретила мужчину, способного покорить ее.

— Ну и? — вопросительно произнесла Джулия.

— Я нашел-таки одного для нее, — закончил Сайрус.

— Ты пошлешь его в «Страну Чудес»?

Живые темные глаза Сайруса сверкнули острым, озорным умом.

— Как в свое время Алиса, он должен свалиться в кроличью нору. Если он сможет разобраться в Мэгги, то сразу увидит, что та собой представляет.

После секундного замешательства Джулия слабо улыбнулась.

— Для него это будет ужасно. Бедный мальчик.

— Он перенесет это, — Сайрус снова засмеялся, на этот раз громко. — Он даже может кое в чем преуспеть.

— Мы ему поможем?

— Возможно. По крайней мере, будем готовы прийти ему на помощь. Ну и, как обычно, будем постоянно наблюдать за ними.

Джулия кивнула и криво улыбнулась:

— Я полагаю, ты знаешь, что делаешь.

— Всегда, сладость моя, всегда.

Мэгги совершенно не была удивлена тем, что владельца «Страны Чудес» по рождению назвали совершенно невероятным именем — Балтазар Банди. Она знала и гораздо более странные имена, особенно среди своих родственников.

Когда на пятый день рождения она отказалась откликаться на собственное имя, внесенное в свидетельство о рождении, ее все понимающий отец предложил «Мэгги» как разумный компромисс.

Ее также совершенно не удивило, когда Балтазар немедленно и настойчиво предложил ей присоединиться к своей бродячей труппе фокусников, клоунов и актеров. Она постаралась одеться и вести себя подобающим образом, а ее утверждение, что она — дрессировщик зверей, было бы, несомненно, доказано, если бы только хозяин потребовал от нее демонстрации своего умения.

Что поразило ее, как нечто совершенно неожиданное, так это изложенная в вежливой и убедительной форме просьба Балтазара стать менеджером его цирка, пока он отлучится в Африку для поимки носорога.

— Но почему именно я? — спросила Мэгги с любопытством, в то время как тот рассовывал разноцветные костюмы в битком набитые дорожные чемоданы.

Она обдумала и отбросила за ненадобностью вопросы о реальной возможности не только обнаружить и изловить носорога, но и о том, каким образом его можно доставить из Африки в Америку в обход многочисленных законов. По своему опыту она уже знала, что Балтазар относится к тому типу мужчин, которые отвергают подобные вопросы, считая их совершенно бессмысленными.

Балтазар изобразил на лице комичное удивление.

— Ну, моя дорогая, никто больше не способен это сделать, кроме вас.

У Мэгги был достаточно большой опыт в обращении с дружелюбными сумасшедшими, чтобы задавать какие-то вопросы. А так как она уже нашла для себя несколько разумных доводов в пользу того, что уже ничего не поделать с «несчастным случаем» кузена Мерлина, то даже и не пыталась противиться событиям и просто подчинилась их ходу. Единственное, что ей удалось сделать, это задать с полдюжины или около того вопросов, относящихся к ее теперешним обязанностям, стоя у него на пути, пока он не удосужился дать на каждый удобоваримые ответы. Мэгги приняла из его рук ключ от казначейского сундучка, который находился (и это было, видимо, его постоянное место) на полу в бывшей клетке удава, и пообещала чувствовать себя в его фургоне, как дома.

Затем она сделала ему ручкой некоторое подобие прощального жеста, когда он в лучах заходящего солнца садился в кадиллак 1958 года.

Глухой стук позади нее заставил Мэгги подпрыгнуть. Она обернулась и посмотрела на кровать. Та откинулась от стены и упала на пол, что должно было произойти только в том случае, если ее открепить. Балтазар предупреждал мимоходом, что крепление не вполне надежно. Мэгги посмотрела на роскошное покрывало из красного бархата и подушки с золотыми кисточками, а затем с ужасом оглядела то, что осталось в фургоне после Балтазара. Внутри было не так уж много места, особенно, если кровать была разложена, как сейчас.

Вокруг ножек кровати была ясно видна дорожка вытертого пола, которая показывала, что Балтазар не заботился о том, чтобы поднимать кровать, когда та падала, и уж тем более не ползал под ней, когда она стояла на полу. Изумрудно-зеленый бархатный, очень удобный на вид маленький диван вклинился между дверью и обшарпанным деревянным столом, на котором стояла керосиновая лампа. Гардероб, ныне опустошенный Балтаза-ром, накренился набок, подобно пьяному матросу, из-за отсутствия двух ножек, сразу за ним располагался люк, ведущий к месту водителя этого фургона, оставшееся пространство занимал полированный круглый стол с гнутыми ножками, его ящики под самую крышку были забиты пожелтевшими от времени бумагами.

Мэгги расслышала собственный вздох, что само по себе уже было удивительно. Она снова обернулась и окинула взглядом все это, показавшееся ей помесью цыганского табора, старого цирка и прибежища для сумасшедших на колесах.

— Весьма занятное местечко для того, чтобы провести каникулы, — пробормотала она и отважилась пройти вперед, чтобы познакомиться с обстановкой жилища как следует.

Самое странное в этой истории было то, что она и в самом деле чувствовала себя, как дома.

— Боюсь, что я не могу сама этого объяснить, сударыня, — сказала Алиса, — потому что в данный момент я — это не совсем я. Видите ли…

— Не вижу, — сказала Гусеница 2. — Приседай в реверансе, пока думаешь, что сказать. Это экономит время.

— Извините, но не могли бы вы сказать, который час? — голос взволнованный и озабоченный, под стать лицу, с умоляющим выражением повернутому к Гедеону. Лицо было старческим, все в морщинах и с заискивающей улыбкой. Дородное тело, облаченное в клетчатый пиджак с немыслимым сочетанием цветов — пурпурного и зеленого.

Довольно поспешно Гедеон взглянул на свои часы.