Виктория Платова - После любви

И чертовски притягательно.

До сих пор мне плохо удавалось справляться с этим притяжением – возможно, конверт Фрэнки убережет меня от падения в черную дыру. Я собираюсь приступить к его изучению немедленно.

Устроившись в машине и включив подсветку, я в нетерпении отрываю полоски скотча, которыми заклеен конверт: одну, другую, третью. Справиться с ними оказывается не так просто, но вместе с последней полоской мне на колени падает и первый трофей: удостоверение личности на имя Франсуа Лаллана (Francois Lallanne) и еще одно удостоверение на имя офицера спецслужб Франсуа Лаллана. С обоих фотографий на меня смотрит Фрэнки.

Фрэнки.

Я не думала, что так легко узнаю его, – фотографии на любых удостоверениях обычно получаются безликими, стертыми, сохраняющими лишь отдаленное сходство с оригиналом. Да еще фамилия – Лаллан!.. Франсуа Лаллана и Франсуа Пеллетье роднит лишь сдвоенная «л». И – лицо на снимке. Франсуа Лаллан был офицером спецслужб и больше никем. Франсуа Пеллетье мог оказаться кем угодно, перечень его профессий я выучила наизусть с первого раза. К ним могли прибавиться еще два десятка специальностей и столько же выпасть. И Франсуа Пеллетье мог бездумно заснять на камеру мобильника взрыв в лондонском автобусе. Взрыв, который произошел еще и потому, что офицер спецслужб Франсуа Лаллан вовремя не вступил в контакт со своими английскими коллегами. А может, и не было никакого снимка. И он – лишь часть легенды, которую Франсуа Лаллан придумал для Франсуа Пеллетье.

Франсуа Лаллан, действующий совершенно автономно.

Что сказал мне о Фрэнки не-Шон? Что тот отправился в Марокко на свой страх и риск. Вот почему мне не предъявили обвинение в убийстве офицера французских спецслужб Франсуа Лаллана, а обвинили в смерти безликого (каких миллионы) гражданина Франции Франсуа Пеллетье. Вот почему мной занимался самый рядовой, хотя и не лишенный лоска, следователь.

Об офицере никто не забеспокоился. И не беспокоился – во всяком случае, в то время, когда я сидела в камере.

Нужно признать, что в роли водонепроницаемого плейбоя Фрэнки выглядел органично. Настолько, что возникает предположение: второй своей ипостасью Лаллан пользовался довольно часто и довольно давно – чего стоила российская виза трехлетней давности в паспорте на имя Франсуа Пеллетье!

И что он делал в России? – не как Пеллетье, как Лаллан? И какова была истинная цель его поездки?.. И какова была цель его поездки на Ибицу и работы в конторе по изготовлению металлических сейфов? И во многих других конторах. И были ли они вообще – конторы?

Этого я не знаю и никогда не узнаю. И не очень стремлюсь узнать.

Что он делал в Марокко – тема куда более актуальная.

Очевидно, именно ей посвящены две дискеты из конверта. Две дискеты и один диск, вряд ли на нем записаны песенки Sacha Distel. Но проверить стоит. Вдруг диск заполнен не графическими и текстовыми, а звуковыми файлами? Закусив губу, я поворачиваю ключ зажигания и снова слышу:

Салуд, маравильоса!

Салют-салют, но мне нужен вовсе не ты, дурацкий бортовой компьютер, жертва апгрэйда! Мне нужна скромная магнитола – не исключено, что именно она прольет свет на дорогу, по которой я продвигаюсь на ощупь, руководствуясь только своими догадками и предположениями.

Магнитола по отечески принимает диск, и на ее панели вспыхивает обнадеживающая надпись:

LOAD 49.

Я готова расцеловать панель – напрасно. И радость моя преждевременна: подумав совсем непродолжительное время, магнитола выплевывает чертов диск обратно. Что ж, аудиооткровения мне не светят, работу с диском и дискетами придется отложить на неопределенное время, как и просмотр миниатюрной видеокассеты, ей тоже нашлось место в конверте. Хорошо бы еще разыскать аппаратуру, на которой все это можно увидеть!..

Нет-нет.

Нет.

Я вовсе не собираюсь возвращаться в квартиру на авеню Фремье. Это слишком опасно. Это не было бы опасно для Мерседес (для нее, какой я ее вижу, вообще не существует понятие опасности). Но я все же не Мерседес. И ни за что не вернусь туда.

Ни за что.

Самым верным было бы отправиться в «Ажиэль». Прямо сейчас. Доминик наверняка оборвал все телефоны с известием о владельце дома у старого форта – скоропалительно приобретшего его и так же скоропалительно от него избавившегося. Но дело даже не в доме, а в самом Доминике: он будет переживать, если на телефонный звонок никто не ответит, он с ума сойдет от волнения. А после того, что он сделал для меня, настоящее свинство так с ним поступать.

Настоящее свинство, пошел ты к черту, Доминик!..

Запустив руку поглубже в конверт, я нахожу нечто, что тотчас же заставляет меня напрочь позабыть о Доминике, и о его невыносимом благородстве, и даже о самом Фрэнки в обоих его личинах – Пеллетье и Лаллана.

Кипа газетных вырезок, сложенных вдвое и перетянутых обыкновенной резинкой. Я судорожно пытаюсь снять ее, и от неловкого движения резинка лопается, ударив по ладоням. Боли я не чувствую, ее заслоняет обжигающее ощущение близкой разгадки тайны.

Первой лежит заметка о гибели mr. Тилле.

Похоже, это та самая заметка, которая висела на доске в потайной комнате, только теперь я имею дело с отксерокопированным вариантом. Фрэнки и тот, кто повесил листок на пробковую панель, были едины в одном: своем интересе к Фабрициусу Тилле, главе концерна «GTR-industry», вот только направленность этих интересов была разной. Тот, кто повесил листок, знал, почему и зачем был убит mr. Тилле.

А офицер спецслужб Франсуа Лаллан хотел узнать. И, возможно, узнал. И, возможно, успел ответить на вопрос: кто это сделал.

Почти успел.

Но я могу и ошибаться.

Газетных вырезок в конверте гораздо меньше, чем на доске, и далеко не все они снабжены фотографиями, и далеко не все они – подлинники, встречаются и просто отксерокопированные копии. Такие же, какой была заметка о mr. Тилле. Если бы не мой добровольный помощник Фабрициус, я бы вообще не смогла бы их идентифицировать. Все латиносы, все азиаты, все заметки для меня на одно лицо, и в этом я похожа на Ширли, с которой так и не удалось выпить джин.

Утешает только то, что Сайрус в конечном итоге получил свою порцию еды и питья.

Сайрус, чудесный кот.

Ну так и есть – в самый ответственный момент я начинаю размышлять бог весть о чем. О коте, ну надо же! А еще можно озаботиться судьбой американской актрисы Умы Турман и тем, что произойдет, когда она наконец-то доберется до Касабланки и в довольно популярном и страшно киношном «Кафе Рика» встретится с Сальмой, техником из кооператива по производству арганного масла, срочно перекрашенной в blonde.

И как там поживает моя пишущая машинка?..

Я должна перестать думать о глупостях. И об авеню Фремье – тоже.