Виктория Платова - После любви

Так, внутреннее подбадривая себя выкриками, которые издают пляжные футболисты в футболках с надписью «Рональде» и «Рональдиньо» на моей родине в Эс-Суэйре (ого! даже так!), я пересекаю зал и оказываюсь в спальне, а затем и в гардеробной. И по-хозяйски, как будто я и есть Мерседес (верховная богиня, умеющая видеть в темноте, под водой, при сплошной облачности и в задымленном помещении), сбрасываю вещи с полок, чтобы очистить проход в потайную комнату.

Собирать их будет кто-то другой. И уж точно – не я.

Часы Мерседес, а может, песочные часы Мерседес, а может, клепсидра Мерседес, запущенные в моем организме ее вирусом, четко отсчитывают секунды. Не ускоряя и не замедляя темп времени. Один – костюм от Версаче, два – костюм от Кардена, три – винтаж-костюм от Biba, четыре – кнопка, она открывает потайную комнату, еще мгновение – и я буду внутри.

Пять!..

Стеклянная оболочка песочных часов лопается. Стеклянная оболочка клепсидры лопается. Вода и песок смешиваются, заливают мне глаза, забивают ноздри и рот. И сквозь пелену песка, сквозь толщу воды я вижу сидящего в кресле Алекса.

Алекса Гринблата.

Знаменитого галериста и теоретика современного искусства. Спасителя мира, переспавшего со мной когда-то в прошлой жизни. До того как я имела наглость взять себе имя Мерседес Торрес, его компаньонки и почти мифа.

Не так давно в этом кресле сидела я и нашла его чрезвычайно удобным. При других обстоятельствах знакомства в нем можно было предаться мечтам или заняться литературными опытами в стиле portative, неосмотрительно оставленной у Сальмы. Судя по всему, сходные чувства испытывает и Алекс. Он устроился в кресле с максимальным комфортом и вертит в руках конверт из-под винила: черные геометрические фигуры на красновато-оранжевом фоне. «Абба» или «Fleetwood Mac», я тотчас принимаю сторону «Аббы»: из всего обширного репертуарного наследия группы ««Fleetwood Mac» мне запомнилась лишь песня «Сара». Наверное, я бы смогла даже напеть ее, но вряд ли это впечатлило бы Алекса и заставило его расстаться с десятью евро.

Алекс щурится и смотрит на меня в упор, даже не пытаясь скрыть изумления. И после секундного замешательства (я так и ощущаю, как он тасует приличествующие случаю маски, выбирая подходящую) пытается улыбнуться. В этом подобии улыбки нет мстительного торжества («ну вот ты и попалась, дорогуша!») – скорее это улыбка облегчения («слава богу, в этой ужасной комнате я теперь не один»!). Да, определенно – это улыбка облегчения с легкой примесью тревоги. Как будто он ожидал увидеть кого-то более опасного, чем его мимолетная марокканская знакомая.

– Сашa?

Полупарализованная страхом и неожиданностью, я ограничиваюсь кивком головы.

– Someday my princess will come, – говорит он, заметно волнуясь. – Вот вы и пришли. Здравствуйте, Сашa.

– Да, – я пропускаю «да» сквозь зубы с большим трудом. Не исключено, что до Алекса оно дошло в несколько измененном, искаженном, потрепанном виде.

На что может быть похоже «да» в моей новой интерпретации?

Ты уже вернулся? – судя по всему.

Как ты здесь оказался? – я и раньше бывал здесь, ты должна это знать.

Кто ты на самом деле? – разве ты сама не догадываешься?

– Как вы сюда попали? – осторожно интересуется Алекс, все также пощипывая пальцами пластиночный конверт. Он и не подумал встать, и (учитывая, что в комнатушке только одно сидячее место) мизансцена выглядит не лучшим образом. С точки зрения безмозглых читательниц женских журналов, готовых простить мужчине любую подлость, но никак не отсутствие галантности. Я же нахожу сидящего Алекса благом. Я снова вижу в нем библиотекаря, а не Спасителя мира и компаньона Мерседес. Библиотекаря, напуганного и раздавленного тем, что вместо привычных карточек в его каталоге обнаружились карточки с видом на убийство. А в новые книжные поступления включены оружие и боеприпасы. Мне страшно хочется думать именно так.

В противном случае ничего хорошего меня не ждет.

– Как вы сюда попали, Сашa?

– А вы?

– Я первый спросил.

– Случайно. Теперь ваша очередь.

– Вы соврали. Вы не могли попасть сюда случайно.

– Вы наверняка тоже.

– Я бывал в этой квартире. – Голос Алекса звучит обезоруживающе искренно. – Но никогда – в этой комнате. Для меня она – полная неожиданность.

Что ты задумал, Алекс? Что за игру ты ведешь?.. Вполне возможно, что те же вопросы Алекс вправе задать и мне. И с большим основанием. Ведь это он работал с Мерседес (если фотогалерею на пробковой стене вообще можно назвать работой), а я и понятия о ней не имела. Так обстояли дела на тот момент, когда Алекс покинул Эс-Суэйру. Вернее, бежал из Эс-Суэйры, оставив меня на растерзание служителям ленивой марокканской Фемиды. Все это время бегство Алекса вызывало у меня подозрения в его причастности к убийству Фрэнки. А еще бритва, которую он очень вовремя заставил меня вытащить из стеклянного шкафа. А ведь там были предметы куда более занятные: статуэтка Будды и статуэтка Мэрилин Монро. Или, к примеру, – музыкальная шкатулка, наигрывающая джазовый мотивчик. Но ни одним из этих трех предметов нельзя перерезать горло. И джазовый мотивчик не может причинить никакого вреда упругой молодой коже.

А бритва – может.

И комната битком набитая оружием, аппаратурой, документальными свидетельствами о пуле в головах многих людей!.. Она находится не в безвоздушном пространстве, а в квартире женщины, которая имела с Алексом что-то типа совместного бизнеса. И Алекс бывал здесь. Даже если бы он не признался, – его уличила бы видеозапись.

Но он признался. И выглядит смятенным, удивленным, потерянным. И с его языка готова слететь тысяча вопросов. И он… он не собирается причинить мне зло. Иначе в его руках был бы не конверт с пластинкой, а нечто совсем другое. То, что легко сиять с полки за спиной. То, во что легко вставить обойму. Но ничего подобного Алекс не предпринял, он не вооружился пистолетом, не вооружился армейским ножом. Он до сих пор сидит в кресле, а я стою, опершись о косяк двери. Мое положение много предпочтительнее, чем положение Алекса. В любой момент я могу сделать шаг назад и захлопнуть дверь. И броситься к выходу. В этом случае преимущество в пять-десять-пятнадцать секунд (все будет зависеть от расторопности обычно вальяжного Спасителя мира) мне обеспечено. И этого преимущества вполне достаточно, чтобы покинуть квартиру и попытаться спастись. Шансы у меня есть.

Шансы – я рассуждаю так, как рассуждала бы Мерседес, попади она в сходную ситуацию. Хотя не слишком она экстремальна, Алекс не проявляет никаких признаков агрессии, никакого желания расправиться с женщиной, случайно узнавшей то, чего ей знать не положено. Он сам… Он сам выглядит человеком, случайно узнавшим то, чего ему знать не положено.