Алексей Плуцер-Сарно - Русский мат. Поэмы XVIII–XXI вв

Сливайте воду — кончен бал,
Утрите пот, кто танцевал,
Княжна, в боа засуньте локоть…
И поумерьте вашу похоть…

Кому приятен первый бал,
Коль вас никто там не ебал?
Вам так сказала бы Параша,
Прохвоста дочь, ей князь — папаша.

Коль дела нет до ваших зон –
Совсем не радует музон.
На двух балах всё было скромно –
Сейчас противно даже вспомнить.

Она была уж не дитя –
Почти пятнадцать лет спустя,
Когда кузен Обломский спьяну
Ебал её, зазвавши в ванну.

Тогда понравилось то ей,
И стала первой из блядей.
Хотя, порой, поддавшись скуке,
В тоске заламывала руки:

Эх, мелковаты все хуи,
А мне так хочется любви,
Чтоб был елдак большой и чистый
С залупой твёрдой и лучистой.

Но в том ей много не везло –
Прохвосты липли, как назло:
То местный писарь, то аптекарь,
То почтальон, то конский лекарь…

Одни мученья, нету сил –
Два раза сунул и… спустил.
Но для Параши то не ебля,
Когда хуишки тоньше стебля.

Но попадалась иногда
И нехуёвая елда –
К примеру, трахал конюх Прохор
Вполне достойно и неплохо.

К тому ж, на выдумки мастак –
Поставит раком на верстак,
Подгонит мерина-трёхлетку,
Возьмёт за хуй его и метко

Заправит девке между ног,
Чтоб из пизды забрызгал сок.
Княжне такое развлеченье –
От ипохондрии леченье.

Корнет Треухов был не князь,
Хотя и падал мордой в грязь.
Для светских дам он был загадкой,
О нём шептались все с оглядкой.

По виду — вроде из дворян,
Но слишком скромный — не буян.
Любил он просто тихо выпить,
Хотя мог хуем зубы выбить,

Коль рассердить его всерьёз –
Но после каялся до слёз.
Бывало — ёбнет в нос подносом,
А после — с горя срёт поносом.

К тому ж чурался он девиц,
А также прочих женских лиц.
И про него ходили слухи –
Его отец не граф Треухов,

А то ли чукча, то ль раджа,
Который как-то объезжал
Россию с севера на запад
И портил девок тихим сапом.

Итак:
Разъезд — кареты, кони ржут,
Лакеи тут и там снуют,
Княжна, скукожась величаво,
Карету ждала и рычала:

Какая падла сей корнет –
Не дал мне выполнить минет.
Ему бы так я отсосала,
Как даже в сказках не писали.

Его распухший длинный шланг
Я в рот взяла б, как акваланг,
И проглотила б до желудка
Его огромную залупку.

Я, как могучая боа,
Могу взять даже хуй вола.
Моя пылающая глотка
Тянуться может, как колготки.

Мне делать это не впервой –
Люблю работать головой.
Елду я выжму, как мочалку,
И пусть не хныкает, что жалко.

Корнет же юный, как юла
Вертелся рядом, пьян с утра.
Не писал он во время бала,
А вот сейчас моча взыграла.

Покуда весь честной народ
Плясал мазурку и фокстрот,
Корнет за стойкою в буфете
Лакал крюшон и жрал конфеты.

Конфеты были «Трюфеля»,
Их любит каждая свинья.
Поскольку было всё халявой –
Корнет увлёкся той забавой.

Настолько, что забыл про дам,
Не слыша щебет их и гам,
Когда они, задрав подолы,
Скакали козами по полу.

Шажок вперёд, прыжок назад –
Весь зал трясётся, как вокзал…
Пылали жарко бабьи лица,
Росинки пота на ресницах,

По щёкам в рот сползала тушь –
Какой там к чёрту «Мулен Руж».
Княжна порхала — сущий ангел –
Как между яхт могучий танкер.

И, как на волнах утлый плот,
Тряслися груди и живот…
Живого веса целый центнер
По залу нёсся, словно ветер.

Как фея нежная, слегка
В прыжке касаясь потолка,
Она кружилась в менуэте,
Дразня подвязками корнета.

Корнету ж было не до них –
К буфетной стойке он приник,
Глаза мечтательно блестели,
И мысли вдаль его летели.

В мечтах он видел Летний сад,
В котором много лет назад
Гулял юнцом под деревцами
И писал в грядки с огурцами.

А вот сейчас, уже корнет,
Обязан ссать в ватер-клозет,
Где спёртый воздух, нет простора,
И пахнет хлорным дезодором.

Но наш корнет — дитя лесов,
В которых бегал без трусов –
Терпеть не мог такую пытку
И хуй свой, свёрнутый в улитку,

Сжимал, боясь попасть впросак
И ненароком обоссать
Девиц, вальсировавших в круге,
Беспечно жавшихся к подруге.

Терпел он муку до конца,
И вот сейчас, вблизи крыльца,
Где долго лошади стояли,
И доносился звук рояли,

Он был готов поймать свой шанс,
И сев в почтовый дилижанс,
Отъехать быстренько за угол,
Чтоб помочиться там на уголь.

Ах, ё…! В пост-бальной кутерьме
Вдруг поскользнулся на дерьме
И растянулся под Парашей,
Чем вызвал гневный вопль мамаши:

Ты, сукин сын, ещё не зять,
А уж намерился ебать
И лезешь с ходу ты под юбку
К моей дочурочке-голубке.

Так просто дочку не отдам
На поругание и срам,
Не допущу, чтоб в панталоны
К ней лезли всякие гондоны.

Проверить я сама должна
Какой длины твоя елда,
Чтоб не испортил нашей чести
Какой-то ёбарь неизвестный.

Венчает наш фамильный герб
Длиной в аршин могучий хер.
Наш княжий род сей герб прославил –
С покон веков он баб забавил.

Коль ты на девку глаз поднял,
Хоть с нами вовсе не родня,
То должен быть её достоин –
Вон, вишь, она, как тёлка, стонет.

Позора я не допущу
И хуй сама твой раздрочу.
Влезай-ка, мальчик мой, в карету,
Подушки там уже согреты.

Корнет от ужаса застыл –
Ведь, он ещё невинным был,
А тут ведут такие речи,
Что хуй стал твёрдым, как подсвечник.

Лосины начали трещать,
Когда елда набрала стать –
Мамаша с дочкой глаз не сводят –
Ну, хороша — почти колода!

Такое чудо им впервой –
Какой подарок дан судьбой!
Их матки кровью забурлили,
И пизды губы все раскрыли.

Не обманули их сердца –
Такого сняли молодца!
Для развлеченья и потехи
Теперь не будет им помехи!

Корнет же мыслит об одном –
Скорей пописать перед сном.
Но эти глупые блядищи
Понять не могут, что он ищет.

Зажав парнишку с двух боков,
Бегут, не чуя каблуков.
Скорей, скорей его в карету,
А то прознают все газеты.