Алексей Плуцер-Сарно - Русский мат. Оды XVIII-XXI вв

А у царя Сарданапала
Ебня по сорок раз бывала
В течение одних лишь суток;
Его бесчисленных блядей
Меж ног зияя промежуток
Просил и хуя и мудей.
А он, женоподобный царь,
Имея в жреческий кидарь
Одну лишь плешь, ебет, пирует,
Прядет с блядями, в ус не дует;
Весь в локонах и умащен,
Проводит дни в чертогах жен.
Вдруг вестник — враг на стенах> града,
Все колет, рубит, жжет — пощада
Ему от сердца далека.
Не дрогнула царя рука:
В своих чертогах живо, смело
Он мечет в груду то и дело
Свои сокровища — и вот
Возжженный факел он берет,
Берет — дворец он поджигает
И хуем уголья мешает,
Как баба в печке кочергой.
То видя, жены страшный вой
Подняли о пропаже кляпа,
Но царь был воин, а не баба,
И только враг приспел в дом, он
Без страха кинулся в огонь.

Царя Навуходоносора
Не можно вспомнить без усера.
Оставив трон, оставив жен,
На четвереньках ползал он,
Оброс по телу волосами,
Земли касаяся мудами
И долу опустив главу,
В полях скитаясь, ел траву.
Был наподобие скотины,
Сберегши хуй свой в два аршина.
А жены плачут день и ночь,
Нельзя им похоть превозмочь,
И, что попало в пизды суя,
В знак памяти царева хуя
И пудовых его яиц,
Лежат и млеют на досуге,
А он столицы той в округе
Ебет коров и кобылиц.

Прославленный на целый мир,
Могучий царь персидский Кир,
Царств многих грозный покоритель,
Был также мирных дел строитель;
Он знаменитый хуй имел,
А потому не оробел
И в первый год издал указ:
Бордели завести тотчас.

А Сезострис, хоть был вояка,
Не меньше славен как ебака;
Он в разных дальних сторонах
Хуй иссекал свой на скалах.
Всечасно дома и в походах
Он еб на суше и на водах!
О том свидетель обелиск,
Где семени из хуя прыск
Досель отчетно изражен,
Как объяснил нам Шампольон.
Эллады пышныя гетеры
Хуям не полагали меры,
Хоть будь хуй с виду как бревно,
Для них то было все равно.
Ксантиппа бедного Сократа,
Как хуй его был невелик,
Так била, что берет досада,
За то, что славный был мужик.
Аспазия ж Алкивиаду
Нередко давывала сзаду,
Лишь оставались бы муде,
А хуй пусть весь торчит в манде.
Кто был в кунсткамерах столичных,
Из тех, конечно, знает всяк,
Что много есть там штук античных,
О них скажу без всяких врак.
Вот светоч тут во форме хуя,
А вот Приапова статуя,
Нутро которого яец
Коробкой служит для колец;
Вот амфоры с фигурной крышкой,
На ней Сатир с торчащей шишкой;
Для стиля вот футляр-елда,
А вот елейница-пизда.
Не помню: в Вене иль в Берлине,
В натуре или на картине
Хранился редкий древний щит,
Там представлялся Трои вид:
Стояла стража на стенах,
Вдали же, в греческих шатрах,
Вожди ебали пленных дев,
На хуй воинственно их вздев.
В одной палатке был Ахилл,
Он по пизде тогда грустил:
Агамемнон ее отнял —
И витязь доблестный вздыхал.
Здесь также зрелся Менелай,
Он, потеряв в Елене рай
Восторгов, этак от тоски
Ярил, схвативши в две руки,
Свой толстый как полено кляп.
Тут воины ебали баб
В различных позах по шатрам,
Да то же было в Трое: там
Вдали виднеется Парис,
С Еленою они сплелись
И наслаждались наповал;
И Гектор тоже не дремал,
С женой прощаяся своей;
Его огромнейших мудей
Страшась, ебливая жена,
Лишиться, грустию полна,
Их держит трепетной рукой:
Так Андромаха мужа в бой
Не отпускала от себя,
Ебаться страстно с ним любя.
И много сцен было на том
Щите рельефном дорогом.
Виднелся здесь и лютый Марс,
Минерву там ебал Аякс,
Лежал он сверху, а под низ
Пробрался хитростный Улисс,
Кусок поуже отыскал,
Афину в жопу он ебал.
Но что за странная картина?
Меркурий, Зевса посланец,
Венеру нежит до яец,
Поставив раком. Вот скотина!
А в стороне стоит Амур,
Всех поощряя этих дур.
Тот щит был взят Наполеоном —
С тех пор он без вести пропал,
Вазари лишь учебным тоном
О нем статью нам написал.

Царь Македонский, сын Филиппа,
До бабьего был лаком сипа,
Нередко жопы раздирал.
Ах, побери его провал!
У богача лидийца Креза
Дыра бывала у портшеза,
Куда он опускал свой кляп,
Которым еть не мог он баб;
Себе он выписал слоних
И только их ебал одних.
Когда до Капуи добрался
Победоносно Аннибал,
Весь штаб его там так ебался,
Что, видя то, и он ебал.
Сей черномазый африканец,
Отбросив меч и снявши ранец,
Схвативши свой почтенный кляп,
Ярил во ожиданьи баб.
И вот отборные девицы,
Матроны важные римлян
Влекли отвсюду: из столицы,
Из ближних и далеких стран.
Пока бесстрашные купчины
Свои точили елдачины,
Рим знаменитый не дремал —
И побежден был Аннибал.
Краса античного театра,
Когда бы на него взошла,
Царица-шлюха Клеопатра
Себе приличный хуй нашла;
В объятиях ее Антоний,
Достойный смеха и ироний
Легионариев своих,
Заснул — и рок его постиг.

Рим, торжествующий, надменный,
Оставив праотцев завет,
Рабами-греками растленный,
Дождался неисчетных бед.
Заглохнул форум знаменитый,
Трибун умолкнул навсегда,
И благо общее забыто,
И потеряла честь пизда.
Дидаскалы из греков скоро
Там педерастию ввели,
Не снесши этого позора,
Матроны блядовать пошли.
И посреди тех оргий блядских
Спасти Рим вольность не умел:
Ряд императоров солдатских
На шею миру игом сел.
Тут блядовство пошло на диво,
Что разве в сказках рассказать,
И счастие, что в век ебливый
Венеры было не слыхать.

Читал я в гидах иностранных,
Чтоб в Кельне осмотреть собор,
Где в переходах склепов странных
Сидит нетленно до сих пор
Карл I, прозванный Великим,
Который веру саксам диким
Мечом нещадным навязал
И этим миру показал
Ряд подражательных явлений,
Чрез что и славится как гений.
И вот нетленно он сидит,
От носа вверх на пол-аршина
Елдак его горе торчит…
Что значит царская шматина!
Но духовенство деньги любит
И знаменитый хуй сей губит.
Для ладонок, как талисман,
Его немилосердно стружит
И с богомольцев за обман
Берет наживу и не тужит —
Вот тысяча уж с лишком лет,
А хую убыли все нет.

У папы Юлия II
Была ученая корова,
Манда ее была гола
И папе этому мила.
Из хроник видно, что, бывало,
Она ему и поддавала
В то время, как играл орган,—
Так что из самых дальних стран
Католики толпой стекались
И ебле этой удивлялись.
Благоговейно и пристойно
Архидиакон хвост держал,
Когда по такту, мерно, стройно
Святой отец ее ебал,
С главы отбросив колпачок,
К корове легши под бочок.
И не один на диво кляп
Бывал еще у многих пап.

А у Ричарда Сердце Львино
Была отменная шматина;
Меч сокрушив, сломив копье,
Ее он обращал в дубье
И бил нещадно сарацин
Среди неведомых пустынь.