Алексей Плуцер-Сарно - Русский мат. Оды XVIII-XXI вв

Пою не громкие победы,
Не торжество, не славный пир,
Не баснословные обеды,
Не золото — людей кумир;
Я славить не хочу героев
И петь не буду Громобоев —
Все то наскучило давно.
Что мне вельможа или воин?
Предмет иной похвал достоин -
То драгоценное говно!

Забытое, в пренебреженьи,
Гонимое из словарей,
Ругательное выраженье
В беседах между писарей,
Говно любви ничьей не знает,
Как парий в мире пребывает,
Бросает в обмороки дам;
Но философ спокойным взором
Взглянул и указал с укором,
Что и говно полезно нам.

Не раз в гостинице губернской,
Зашедши в нужник, чтоб посрать,
Я думал в атмосфере мерзкой:
Ого, какая благодать!
Да, это не пустое слово:
Давно для химиков не ново,
Что жатва на говне сильней,
Что им удобренное поле,
Неплодородное дотоле,
Даст урожай всегда верней.

Для земледельческих народов
Говно и золото — равны,
Приумножения доходов
Для них с говном сопряжены;
На нем почили их надежды:
И хлеб, и посконь для одежды
Мужик добудет из говна,
Взращенной на говне соломой
Он кормит скот, и кроет домы,
И барынь рядит. Вот те на!

Продукты поля! Где вы ныне?
Где ваш прелестный, милый вид?
То у людей, то у скотины
В желудках гроб вам предстоит;
Оттоле вышедшее снова,
Нив плодородная основа,
Говно появится опять
И снова летом хлебом станет:
Премена эта не престанет,
А будет ввек существовать.

Так о говне предрассуждая,
Смиримся в горести своей,
Его вниманьем награждая,
Распорядимся поумней:
На деньги нужники откупим,
А после с дурней втрое слупим
И превращенным вдруг говном
Надутое накормим чванство,
Его ж в столовое убранство
Мы в виде скатертей внесем.

Хвала, говно! Хвала без лести!
Воняй, дружище, чорт возьми!
Презри позор — добьешься чести,
Превознесешься ты вельми!
Себя, конечно, уважая,
И выскочкам не подражая,
Ты и в почете будь скромно!
Какой земной был прочен житель?
Сегодня — хлеб ты, я смотритель,
А завтра? — Оба мы говно!..

Пускай в чаду от вдохновенья
Поэты рифмами звучат,
Пускай про тишь уединенья
И про любовь они кричат,
Пускай что знают воспевают,
Пускай героев прославляют;
Мне надоело их вранье:
Другим я вдохновлен предметом,
Хочу я новым быть поэтом
И в оде воспою сранье.

Глаза и уши благородным
Нас восхищением дарят,
От благовоний превосходных
Мы носом различаем смрад
И познаем чрез ощущенье
Вещей вне нас распространенье,
Порой и таинства любви;
Тогда сильнее сердце бьется
И час, как миг один, несется,
И жаркий огнь горит в крови.

Но, утомясь от тех волнений,
Мы слабость чувствуем всегда,
И силы чем для ощущений
Возобновляем мы тогда?
Тогда мы вкус свой упражняем,
Желудок же освобождаем
Мы благовременным сраньем.
Что силы наши возвышает?
Что тело наше обновляет?
Не то ль, что пищею зовем?

Когда я сыт — я всем доволен,
Когда я голоден — сердит,
Не сравши долго — буду болен,
И яств меня не манит вид.
Я мыслю: даже в преступленье
Способен голод во мгновенье,
Без размышления увлечь;
Еда ж всему дает порядок…
Голодный стал творцом и взяток,
И он же выдумал и меч.

Пылая кровожадной страстью,
Войну всем сердцем возлюбя,
Герой одною сей напастью
Не может накормить себя.
И чем бы он с пустым желудком,
Когда ему приходит жутко,
В штаны мог надристать подчас?
Чужим провьянтом завладевши,
Он ждет, как будто был не евши
С неделю, чтоб иметь запас.

Богач, до старости доживший,
Скучая средь своих палат,
Четыре чувства притупивший,
До самой смерти кушать рад;
Ничто его не восхищает,
Он ничего не ощущает,
Как будто умерло все в нем:
Но хоть при помощи лекарства,
А вкусные не может яства
Не видеть за своим столом.

Бедняк, трудящийся до поту,
С утра до вечера, весь день,
Как может век тянуть работу?
На землю только ляжет тень,
Он перед сном не забывает
Наесться плотно; засыпает
И к утру бодрым встанет вновь:
Ведь сытый и душой бодрее,
И в гробе смотрит веселее,
Способней чувствует любовь.

Но вот принята смертным пища,
Едва он переводит дух,
Живот отвис до голенища
И тверд как камень он и туг,
Чуть-чуть его не разрывает,
Пыхтит несчастный и рыгает,
Казалось бы, пришла беда?
Но, чтоб избыть такое бедство,
На то отличное есть средство:
Друзья! садитесь срать тогда.

Какое чудное мгновенье,
Поевши, в добрый час сернуть!
И чтобы это ощущенье
Опять для чувств своих вернуть,
Мы с аппетитом полным, свежим
Опять свой вкус едою нежим —
И снова в нужник срать пойдем.
Возможно ли, чтоб в мире этом
Смеялись над таким предметом,
Который мы сраньем зовем?

Сранье — внушительное слово!
Из уст поэта целый век
Тебе гора похвал готова,
Почет ему, о человек!
И если ты, не размышляя,
Толпе безумной подражая,
Ему презренья бросишь взор,—
Улыбку сменишь одобреньем,
Почтишь сранье ты удивленьем,
Припоминаючи запор!

Средь наслаждений разнородных
Что были свыше нам даны,
Я предпочел одно, не скрою,
И не почувствую вины.

Конечно, вовсе я, поверьте,
Не отрицаю алкоголь,
Но вот сравнить с хорошим сексом
Так алкоголь почти что ноль.

Иные мне тотчас укажут
На шашки, боулинг и спорт.
Спешу заверить, что не спорю
И это удовольствий сорт.

Но, мужики, давайте прямо,
На первом месте секс идет,
И ежли кто-то спорить будет,
Он хоть чуть-чуть, но все-же врет.

Однако, в продолженье скажем,
Что с сексом все не просто так,
В вопросе этом, право слово,
Имеет место быть бардак.

Отрадный факт не будет тайной.
В селе и в городе народ
Мужицкий в большинстве повальном,
В постели бабу предпочтет.

О том написаны сонеты,
Хватает прозы и кино,
Ну вот и мы про тему эту
Чуть-чуть сказали все равно.

Я сам, поверьте ли, не чуждый
Коснуться тел и жен и дев,
Увидев голые коленки
Себя веду как пьяный лев.

Еще есть рот, но о минете,
Смолчим до некоторых пор,
Любим сей способ и заметен.
О нем отдельный разговор.

Но в мире есть людей немало,
Как женщин, так и мужиков,
Кто пол себе во всем подобный
И лишь его любить готов.

Нехай же их… И пусть залюбят
Друг друга. Буду только рад
Но вот представить не могу я
Свой член засунуть в чей-то зад!