Эрика Адамс - Прах и камень [СИ] [litres]

— Это всего лишь я, — прошептал Вэ'рк мне на ухо, опаляя его горячим дыханием.

— Прекрати, — прошипела я сквозь зубы, стараясь удержаться от того, чтобы не сдаться под его напором.

Но Вэ'рк куда сильнее меня и настроен решительно. Его губы вновь атакуют мои, нагло раздвигая их и скользя внутрь податливого рта, принимающего его поцелуй с какой-то обречённостью и затаённой радостью от столкновения языками. Это бесполезно, мелькает в моём сознании мысль перед тем, как рушатся мои защитные стены перед его страстью, сминающей всё на своём пути. Поцелуй обжигает и заставляет плавиться от яркого ответного желания, подогреваемого оттого, что где-то совсем рядом идёт празднество его свадьбы.

За тонкими дощатыми перегородками в пределах видимости сидит его жена, обряженная в белое платье до самых пят, а Вэ'рк в это время целует меня неистово и оглаживает пальцами мою плоть, ритмично пульсирующую в такт быстрым настойчивым движениям, скользящим дальше и оглаживающим лоно, сочащееся влагой. Одно движение — и он ныряет двумя пальцами внутрь, заставляя моё тело выгнуться дугой и опуститься ниже на его пальцы.

Вэ'рк шипит и ругается сквозь зубы, утяжелено дыша, смотря на меня ничего не смыслящим взглядом, мерцающим в полутьме. Он прижимает меня к стене ещё теснее и начинает двигать пальцами внутри меня, накрывает мой рот своим и поглощает стоны, рвущиеся из глубины. Тело покрывается испариной и дрожит, его пронизывает острое наслаждение, разрастающееся всё быстрее и дальше до тех пор, пока не накрывает с головой, заставляя меня тереться бёдрами о ладонь Вэ'рка и насаживаться на пальцы. Ещё несколько резких, быстрых движений и моё тело выгибает дугой.

Я не могу сдержать громкого вскрика, который не приглушают даже глубокие толчки языка Вэ'рка у меня во рту. На счастье, шум празднества не даёт моим стонам просочиться дальше этого помещения. Я обмякаю, поддерживаемая лишь руками Вэ'рка. Он не прекращает своего поцелуя и не торопится отпускать меня, одна его рука всё так же жадно мнёт грудь, перекатывая тугую вершину между пальцами. Вэ'рк отрывает меня от стены и прижимает к своей груди, шепча сверху:

— Каждый раз, видя тебя, не могу удержаться…

А следом он разворачивает меня к себе спиной и оглаживает ягодицы одной рукой, возясь с завязками на самом верху своих штанов. Через мгновение я чувствую прикосновение его возбуждённой плоти к коже и едва сдерживаюсь от того, чтобы не прогнуться ему навстречу. Вэ'рк прижимается бёдрами и его плоть скользит между бёдер, к моему увлажнённому лону, задевает нежные складки, дразня их, и слегка надавливает. Он начинает медленно заполнять меня, сводя с ума от новых ощущений, растягивая под себя, и я двигаю бёдрами ему навстречу… Безумие. В это мгновение у меня в голове нет ни единой мысли, всё тело напоминает один комок удовольствия и радости от единения, которое резко прерывается.

— Я так хочу, но нельзя… — стонет Вэ'рк.

У Вэ'рка благоразумия гораздо больше моего. Он покидает моё лоно, прижимаясь врозбуждённой плотью между ягодиц. Одним движением руки заставляет меня прогнуться в пояснице и трётся плотью, наращивая темп движений, задевая и надавливая на иной вход. Непривычное ощущение и промелькнувшая мысль о том, что он проникнет таким противоестественным способом, волнуют и заставляют замереть в ожидании неизвестного. Но вместо этого Вэ'рк очень быстро двигает бёдрами, скользя плотью между ягодиц до тех пор, пока из его уст не вырывается протяжный стон, а по моей коже не начинает струиться вязкая жидкость его семени. Вэ'рк прижимается лбом к моей шее, исступлённо шепча моё имя, обжигая кожу дыханием. Я отстраняюсь и, подхватив тряпицу, лежащую здесь, тщательно отираю себя под пристальным взором Вэ'рк.

— Я едва сдержался, Аврелия…

Вэ'рк вновь обхватывает меня руками и покрывает лицо лёгкими, нежными поцелуями перед тем, как отпустить.

— Нам нужно выходить по отдельности, — говорит он, оправляя штаны, — я отвлеку всё внимание толпы на себя, чтобы тебя не заметили.

Вэ'рк прав, а я всё ещё плаваю в волнах удовольствия и в состоянии стоять, лишь опершись спиной о стену. Вэ'рк в последний раз осматривает себя, поправляя одежду и, выглянув через щель в двери, потихоньку открывает её и выбирается наружу. Через минуту я вижу, как он присоединяется к празднующим, целуя свою невесту в лоб, и что-то говорит под взрыв всеобщего хохота.

Мгновением позже он тянется к сидящему рядом мужчине и берёт из его рук музыкальный инструмент, выходит на середину поля и ударяет пару раз кулаком по корпусу, привлекая к себе внимание. Взоры всех присутствующих обращаются на него, и я сама начинаю любоваться его крепкой фигурой, выхваченной из ночной темноты пляшущим светом костров.

Вэ'рк перебирает струны инструмента и начинает петь. Поначалу его голос звучит негромко, так, что заставляет всех приблизиться и прислушаться к незатейливой, немного грустной мелодии, но с каждым мгновением удары пальцев о струны становятся сильнее, а голос крепнет, разносясь над толпой. Голос Вэ'рка мелодичен и приятен, он словно проникает в душу и заставляет сопереживать герою его песни. Я понимаю, что лучшего момента может и не представиться, потому тихо выскальзываю из каморки и бреду окольными путями, подходя к собравшимся с противоположной стороны. Я ставлю на землю у ног пузатый кувшин с вином, за которым шла, и слушаю песню, наслаждаясь голосом Вэ'рка.

Пение уносит меня прочь от земли, приподнимая над её поверхностью, а потом я слышу нечто странное, выбивающееся из общего ритма музыки. Всего одна фальшивая нота — и пение Вэ'рка запинается. Я изумлённо смотрю на него, не понимая, что происходит, потому как он всегда искусно играл на этом инструменте. Но и он сам переводит взгляд вниз, отнимая руку от струн, которые начинают жалобно звенеть и лопаются с надсадным звуком одна за другой. В ночном воздухе повисает тишина, нарушаемая только громким «дзынь».

И неслышно больше ничего: ни ленивого лая собак, ни пения ночных сверчков, ни трескотни иных насекомых.

Всё замерло и затаилось.

Чистое беззвёздное небо вдруг начинает стремительно затягивать низкими чёрными тучами, закрывающими яркий лик луны. Стремительный порыв ветра проносится над поляной, разом гася факелы и зажжённые свечи. Лишь самые большие костры ещё отбрасывают свет, но и они постепенно гаснут. Вдалеке пронзительно начинает выть собака, но её вой быстро сменяется жалобным скулежом, прерывающимся хрипом и двумя короткими взвизгами.

Снова — тишина, плотной пеленой обступившая всех собравшихся, в которой отчётливо слышны мягкие вкрадчивые шаги. И смех, негромкий, но словно проникающий под кожу тысячей уколов маленьких иголочек. От этого смеха становится не по себе. Он нарастает, становясь всё более громким, и вскоре громыхает над огромной толпой собравшихся, заставляя нас замереть, не решаясь пошевелиться. И в сгустившейся темноте, движущейся нам навстречу, я начинаю различать два красноватых огонька, разгорающихся всё ярче по мере приближения к нам.