Эрика Адамс - Прах и камень [СИ] [litres]

— Заткните ему пасть! — Его голос перекрывает всё, — пугаете моих Невест!

Приказ немедленно исполняется, и до нас доносятся лишь сдавленные стоны и негромкий гул возбуждённой толпы. Но всё равно телега с клеткой стоит слишком близко к происходящему, и мы внутри клетки испуганно жмёмся друг к другу. Он подходит и проводит перчаткой по прутьям. Металлический лязг громким звоном отдаётся в ушах, а потом телега начинает медленно трогаться с места, отъезжая назад. Она катится потихоньку до тех пор, пока он не хлопает в ладоши. И по его хлопку она останавливается.

Он удовлетворённо осматривает телегу и бросает взгляд назад — теперь из-за кустов и пары сухих деревьев не видно его воинов и звуки, исходящие от них, становятся тихими, превращаясь в едва слышное бормотание. Он подаёт знак рукой и рядом возникает фигура одного из его слуг-воинов, торопливо расстилает у ствола одного из поваленного деревьев плащ, расставляя на нём кувшин и кое-какие предметы.

— Проваливай, — лениво велит Он, и слуга послушно растворяется в ночной тьме.

А Он потирает ладони и касается ствола одного из небольших деревьев. Дерево жалобно стонет и начинает крениться, заваливаясь на бок, а затем по его поваленному стволу начинают скользить искры и вверх взметается столб яркого пламени, громко потрескивающего. Я изумлённо взираю на это, понимая, что совсем недавно здесь стояло рослое, зелёное молодое деревце, а сейчас — языки огня лижут лишь сухое дерево…

— Так гораздо лучше, не правда ли?

Никто не отвечает ему, а дверь клетки распахивается сама по себе и раскачивается с противным скрипом, словно приглашая выйти.

— Выходите все.

Повторять дважды ему не приходится. Мы встаём, не замечая, насколько затекли наши ноги от длительного пребывания в неудобном положении и выскальзываем из тесного пространства клетки. Каждую из нас встречает его распростёртая ладонь, закованная в железо, крепко удерживает за запястье и направляет, заставляя выстроиться в линию. Против моей воли ноги подгибаются, словно он надавливает на плечи, заставляя опуститься на колени во влажную землю, дышащую ночной прохладой.

А потом он начинает прохаживаться рядом. Он останавливается напротив каждой из нас, пристально рассматривает, склонив голову набок, как любопытный ребёнок, и беззвучно скользит дальше. Напротив Вассы он останавливается чуть дольше, чем напротив других и поворачивает её лицо из стороны в сторону, словно будучи недовольным купленным товаром. Странное дело, но ужасная рана на лице Вассы затягивается, на её месте появляется длинный, уродливый тёмный рубец, протянувшийся от самой скулы до нижней челюсти. Он подносит перчатку к губам Вассы. Васса обхватив перчатку тонкими пальцами, благодарно лобзает её, прижимаясь губами, и смотрит на него снизу вверх светящимися глазами.

— Довольно, — он немного брезгливо выдёргивает свою руку из её захвата и скользит дальше.

Наконец, напротив меня останавливаются его сапоги с устрашающего вида острыми шпорами, на концах которых виднеется запёкшаяся кровь. Он не щадит даже своё животное, покорное и преданное ему, проносится у меня в голове.

— Как интересно, — доносится до меня его приглушённый голос. Железные пальцы касаются подбородка и заставляют меня поднять голову вверх, смотря на него. Я, словно заворожённая, всматриваюсь в полыхающие красным точки в прорезях шлема. Но глаза нестерпимо жжёт. Я закрываю веки, чувствуя, как из-под них начинают струиться слёзы.

— Девственны все, — продолжает он, — чисты и нетронуты. Все мои невесты нетронутыми переступают порог чертогов. Но ты уже снедаема страстями. И что же мне с тобой делать, Невеста? Как твоё имя?

— Аврелия, — отвечаю я мгновенно.

— Аврелия, — медленно вторит он мне, пробуя имя на вкус, — с тобой будет интересно, Аврелия. Поднимись и подойди ко мне.

Я выполняю его приказ, отряхивая налипшие комья земли с колен, и несмело делаю пару шагов вперёд, чувствую, как он хватает меня и притягивает к себе. Металл его лат неприятно обжигает кожу, и он смеётся.

— Всем остальным — в клетку.

Его голос полон несгибаемой воли и оставшиеся Невесты послушно семенят обратно, словно ведомые его голосом. А он отходит немного назад и начинает скидывать с себя своё железное облачение, отстёгивая нарукавники и панцирь, освобождая из плена лат своё тело. Один за другим предметы с громким металлическим лязгом летят в кучу. В последнюю очередь Он снимает свой шлем и отправляет его туда же.

— Взгляни на меня, — требует Он.

Теперь его голос не звучит так гулко, а кажется гораздо более приятным и высоким. Я глубоко вдыхаю и медленно поднимаю взгляд, поражаясь увиденному. Я ожидала увидеть кого угодно: бесплотного духа или злобного монстра, уродливого демона из страшных легенд, но только не высокого, могучего мужчину с длинными чёрными волосами, разметавшимся по плечам. Смуглое лицо правильной вытянутой формы с тонкими чертами и пухлыми по-девичьи губами очень привлекательно. Только тёмные глаза под чёрными бровями блестят чересчур ярко и красноватый отсвет в глубине зрачков пугает, но он гаснет. И я ловлю себя на мысли, что это было всего лишь отражение яркого пламени костра, и ничто иное.

— Подойди ближе, Аврелия, — голос звучит вкрадчиво, опутывает мягким шелестом и заставляет сделать пару шагов навстречу ему. Он улыбается и сокращает оставшееся расстояние между нашими телами, привлекая меня к себе на грудь. Его руки обхватывают меня и прижимают к себе, а твёрдые ладони оглаживают мою спину.

— Аврелия, — протяжно повторяет он, а его голос проникает в мои уши и задевает какие-то струны внутри меня.

— А как мне тебя называть? — решаюсь задать я вопрос, и на мгновение он замирает, поражённый моими словами, наклоняет голову, улыбаясь:

— Как угодно. Господин. Князь. Рикс.

Ни одно из произнесённых им слов не является именем, как и названное последним. Рикс или Царь. Так иногда величают предводителя, желая польстить ему. Всё это не имеет значения, но мне нужно обозначить его для себя хоть как-то, потому я называю его про себя именно так, Рикс.

— Твоё тело знает, что такое мужская ласка, верно? — спрашивает Рикс, наклоняясь ко мне, жарко шепча на ухо, и задевает горячими губами нежную кожу шеи, — это чувствуется на расстоянии и манит, словно аромат экзотического цветка, которым наслаждались издали, но не решались сорвать. А я сорву.

С этими словами он накрывает полушария груди и сжимает их резко, до боли. Я охаю и пытаюсь отстраниться, но он не даёт этого сделать — перемещает одну руку на спину и вжимает стальной хваткой в себя. Его губы бродят по нежной коже шеи, и каждое прикосновение задерживается на пару мгновений дольше, чем предыдущее. Следом по коже проходится горячий язык, оставляющий на ней влажную дорожку. Меня трясёт словно от озноба, но виной тому не холод, а неприкрытая животная чувственность этих наглый касаний, их обнажённая страсть.