Эрика Адамс - Прах и камень [СИ] [litres]

— Что ждёт нас впереди, какими тропами мы пойдём?

Леда раскачивается на месте.

— Я буду идти впереди, высматривая, не встретятся ли его приспешники. Возможно, придётся отклоняться от пути, намеченного мной. Едва кончится этот лес и степь, вступим в белую пустыню… А дальше, дальше тяжело сказать. Для начала нужно преодолеть и этот рубеж.

Ро'ан прислушивается к нашей беседе.

— Значит, нужно заготовить сухих веток. И придётся бросить лошадей.

— Верно, от них не будет толку. Они сдохнут сразу же, — кивает Леда, — ещё не все знания окаменели внутри твоей головы, да, истукан?

Эти двое недолюбливают друг друга и неприязнь между ними осязаема, как натянутая струна.

— Ты так любезно рассказываешь обо всём… Может, скажешь сразу, что едва мы вступим в пустыню, тебя и след простынет?

— Ничего не поделаешь, — пожимает узкими плечами Леда, — вам нужно будет самим преодолеть этот путь хотя бы единожды. Тебе не впервой, а вот ей будет непросто. Не стоит метать в меня разъярённые взгляды, нет моей вины в том мороке, что господствует над выжженной поверхностью.

Она поднимается и бредёт прочь медленно, словно древняя старуха, и мне приходится постоянно напоминать себе, что она таковой не является, что она — нечто иное, не та, кем кажется. Ро'ан тем временем рубит ветки и перевязывает их поплотнее, заставляет меня перебрать сумы, избавляясь от лишнего.

— Как скоро мы будем у границы с пустыней? — кидает он в спину Леде.

— Скоро. Скорее, чем кажется. Уже завтра.

Она права. На следующее утро однообразная степь сменяется иным пейзажем, маячащим вдали — кажется, рукой подать до белой, поверхности. Над её поверхностью колышется воздух. Мы спешиваемся и отпускаем лошадей. Им не требуется ни тычков, ни указаний — разумные животные разворачиваются и уносятся прочь, оставляя нас троих наедине с пустым, пугающим пространством.

— Мне пора. Тебе же не нужно напоминать, каменюка, что идти стоит только ориентируясь по солнцу?

— Проваливай, тебе же не терпится, — цедит сквозь зубы Ро'ан. А Леду, словно ветром подхватывает и относит прочь. Чёрный балахон стремительно удаляется, скользя над поверхностью земли. И едва достигнув границы, чёрная точка растворяется.

— Вот и всё, теперь мы снова вдвоём, — Ро'ан привлекает меня к себе на минуту, — переход будет непростым, понадобится много сил.

Жар от пустыни, виднеющейся впереди, медленно ползёт и взбирается по ногам. Я не понимаю лишь одного:

— Зачем нам тащить ветки в пустыню? Там пекло…

Я прищуриваю глаза, всматриваясь вдаль. Горячий воздух колышется над белой соляной поверхностью.

— Ночью ты скажешь мне за них спасибо.

Мне остаётся только полагаться на правоту его слов и те знания, что кроются в его голове. Потому я покрепче перевязываю свою вязанку и закидываю на плечи. Начинается изнурительный переход по пустыне, расстилающейся перед нами. Белое, выжженное пространство. Потрескавшаяся поверхность и крупные кристаллы соли, лежащие у разломов. Мы смазываем лица и губы жиром, повязываем на головах плотную ткань, едва пропускающую свет, и идём по долине смерти. Даже сквозь толстую подошву ботинок жжёт ноги и пот струится по ногам, скатываясь каплями вниз. Кажется, что впереди маячат очертания фигуры, и я поневоле разворачиваюсь в ту сторону. Но меня останавливает рука Ро'ана:

— Это морок. Нельзя даже пытаться приблизиться к нему. Или будешь скитаться по пустыне до тех пор, пока не станешь лишь чем-то наподобие этого…

Я смотрю в том направлении, в котором он указывает мне, и вижу крупные белые кости, высушенные солнцем.

— Запомни, идём, ориентируясь только по солнцу.

— Она такая огромная… Везде куда ни кинь взгляд — одно безжизненное пространство.

— День пути, не больше, если будем двигаться в этом же ритме. Попомни мои слова. Труднее всего тебе будет пережить ночь…

А я думаю, что нет ничего труднее, чем идти по этой пустыне, высасывающей силы. Мне чудится разное: белесые прозрачные тени, тянущие призрачные пальцы и едва ощутимо касающиеся кожи. Они забираются под ворох ткани шёпотом и сводят с ума. Я стряхиваю это наваждение, закрывая глаза, и крепче цепляюсь за ладонь Ро'ана, повторяя себе, что он выведет меня. Старая Хриса сказала, что к нему можно обратиться за помощью, что он сможет пройти там, куда не осмелится ступать иное живое существо… Я запечатываю эту веру где-то в глубине себя, рядом с любовью к Силану, придающей мне сил, и переставляю ноги. Шаг за шагом…

— Солнце садится…

Что? Я спотыкаюсь, поднимая голову впервые за несколько часов.

— Скоро стемнеет. Надо разбить лагерь.

— Ещё так светло и глазам до сих пор больно смотреть… Мы можем пройти ещё немного.

Я указываю рукой вдаль. Мы всё так же стоит посередине огромного пустого пространства и, кажется, что не продвинулись вовсе. Ро'ан дёргает вязанку хвороста с моих плеч и вынуждает меня присесть на него.

— Просто поверь мне на слово. Едва солнце скатится за горизонт, воздух остынет мгновенно. А земля, что сейчас печёт твои ноги, вмиг покроется тонкой изморозью… Нужно разжечь костёр.

Он деловито скидывает сумки, развязывает свою вязанку, раскладывает сухие ветки, а поверх них — сухие пучки травы, и начинает раздеваться. Я не понимаю, зачем ему это… Но он, не говоря ни слова, скидывает свою одежду и присаживается нагим рядом с кучей хвороста. Я на мгновение забываю об усталости, любуясь мощью и какой-то дикой, резкой красотой его тела. А он похлопывает ладонями друг о друга, которые в то же мгновение затягивает паутинка трещин и каменная корка. Он резко и силой ударяет ими, и между ладоней проскакивает небольшая искра. Ещё один удар — сильнее и громче предыдущего. Гулкие каменные удары — и сноп искр падает на сухую траву. Проходит несколько мгновений, и загорается маленький, красновато-оранжевый огонёк. Ро'ан осторожно берёт его в свои ладони и постепенно раздувает его. Весёлое пламя разгорается в ладонях Ро'ана и послушно лижет сухие ветки, едва Ро'ан переносит его на них. От огня веет уютом домашнего очага и каким-то живительным теплом. Я, несмотря на пекло вокруг, тяну к нему руки.

— Как только разгорится посильнее, я войду в огонь. А ты будешь подкидывать ветки по мере необходимости.

Ро'ан не шутит, лицо серьёзно и сосредоточено и через некоторое время он выпрямляется и шагает прямо в столп пламени. Я вскрикиваю от страха. Неужели жаркое пламя не сожжёт его волосы и не оставит следа на коже? Но в середине костра, скрестив ноги, сидит живое каменное изваяние. Языки пламени касаются каменной кожи, не причиняя ему вреда. Через некоторое время огню требуется пища — и я кидаю ему требуемое, следя, чтобы огонь горел со всех сторон равномерно. Вязанка сухих веток тает прямо на глазах, и мне приходится расходовать даже ту небольшую кучку, что я несла сама.