Виктория Абзалова - Укрощение огня [СИ]

Юноша долго выдохнул, когда ладонь спустилась ниже поясницы, проникая под ту часть одежды, которую он еще не снял. Позволь любить себя… Не за этим ли он сюда и пришел? Амани сам откинулся на ложе, заводя руки и позволяя привязать их к стойке: такие игры не были для него внове, наместник ценил остроту ощущений… Он только отметил, что князь, по-видимому, предпочитает делать все сам, поскольку даже ширваль все еще был на нем.

Но Амиру опять удалось выбить почву у него из-под ног. Раздевшись, мужчина не торопился переходить в решительную атаку или к изощренным забавам. Опустившись рядом, он легонько гладил золотистую кожу, перебирал волосы, разбавляя все это невесомыми поцелуями и ласковыми прозвищами. Юноша не замечал, что через какое-то время он бездумно улыбается и выгибается, подставляясь под властные, уверенные и необъяснимо успокаивающие прикосновения. Когда растаяли последние признаки нервозности, касания стали более дерзкими, дразнящими — шея от границы под волосами до ключиц, плавное скольжение по груди, тем не менее минуя соски, живот, и только потом так же мучительно медленно все-таки освободили юношу от одежды полностью, отогрев ладонями и дыханием каждую клеточку бедер и изящных лодыжек до самых ступней.

То, что юноша возбужден, откликается искренне, уже не полностью владея собой, не вызывало никаких сомнений. О чем-то задумываться, и играть в верю — не верю тоже становилось все труднее… Чуть придерживая любимого, Амир целовал его стянутые лентой запястья, ловил губами кончики вздрагивающих тонких пальцев, целиком зацеловал след от зубов пантеры на предплечье и шрам на груди — каждый раз при взгляде на него холодело сердце, что его драгоценный упрямец мог умереть, и они бы так и не узнали друг друга…

Он не лукавил, когда говорил, что запомнит, что нравится юноше: Амани нравится, когда целуют шею и ласкают соски? А ему нравится, когда его строптивая звезда так стонет от наслаждения! К тому времени, как мужчина добрался до впадины пупка, юноша был готов разрыдаться… А когда ощутил прикосновения губ к члену, то почувствовал, что вот-вот сойдет с ума!

— Господин!!! — но ноги были крепко прижаты, а руки связаны.

— Еще раз назовешь господином, — вкрадчиво пообещал Амир, — завяжу и рот.

И вернулся к своему занятию. Амани выгнулся и с жалобным криком кончил.

— Нари, — уже серьезно говорил мужчина, нежно гладя вздрагивающие лопатки, прижавшегося к нему потрясенного юноши, — Аллах создал тебя целиком, а не какую-то часть по отдельности, и создал прекрасным. Тоже целиком. Почему я должен брезговать какой-то частью твоего тела и лишать нас обоих того, что приносит радость? Эта ночь и эта постель только наша, и никому больше в ней нет места… тем более святым мужам и их книгам. Иногда ты стыдливее девственницы, пламенный мой цветок!

Юноша, уткнувшийся ему в плечо и млевший ласк, неожиданно фыркнул:

— Ты все-таки варвар, господин мой!

— Разумеется! — смеющийся Амир опять уложил его на спину, заглядывая в черные очи, подрагивающие как озерная гладь от ветра, и низко шепнул. — Дикий необузданный горец… Не жди пощады!

Аман развел ноги и качнул бедрами, потеревшись о угрожающе упиравшееся в него орудие. Это трудно было принять за намек, но мужчина входил в него осторожно и медленно. Амани не ждал чего-то феерического — он испытал оргазм только что, и приятная дрожь еще сотрясала тело… Но мужчина входил все глубже, резкими толчками вонзаясь в жар упругой плоти и действительно не собирался щадить своего возлюбленного, целуя колени оказавшихся у него на плечах ног.

Увы, собственное окончание наступило слишком быстро из-за долгого ожидания. Однако любоваться, как юноша всхлипывает и начинает беспомощно кусать пунцовые губы, если пощекотать у него головку подушечкой, как стонет и мечется, если сжать член, гладкую мошонку, перекатывая яички, бьется и кричит, когда кончики пальцев щекочут крохотный бугорок внутри разгоряченного тела… доставляло не меньшее удовольствие!

— Мой!!! — голос больше напоминает низкий звериный рык.

И Аман не протестует, он покорнее ленты, по-прежнему стягивающей запястья над головой, лишь бы слышать заклятье, страшнее и вернее которого не отыскать и в легендах:

— Амани! Амани… Мой… Мое ярое пламя, моя ясная звезда… — и каждое слово из него причудливым узором выжигается прикосновением губ…

Ягодицы горят под ладонями, ночь катится под откос огненным колесом. По угрозой смерти юноша не смог бы объяснить как, когда и почему он вновь подается вперед, толкаясь в ладонь, обхватившую его напряженную плоть, и сразу назад, насаживаясь на заполнившую его без остатка твердь — до стона, до крика:

— Ами-и-ир! — вжимаясь потной спиной в его грудь, растворяясь в стальном объятии…

Время остановилось ради них двоих, и даже луна стыдливо прятала лицо, не желая своим серебряным лучом разбить творимое колдовство. Мужчина опомнился только тогда, когда после пятого, а то и шестого, сухого и мучительного оргазма — Аман даже не смог свести ноги. Серая дымка предупреждала о том, что вот-вот солнечный диск вынырнет из бездонного океана ночи и займет свое место на небосклоне…

И хотя тело юноши не несло на себе следов грубой похоти, у Амира впервые в жизни тряслись руки, когда он распускал пресловутую ленту, разминал пальцами и нежил губами ее исчезающие следы — он все-таки потерял голову! Не задумываясь, он поднял находившегося почти в обмороке юношу, закутав его в покрывало, и направился туда, где располагалось прекрасное средство от упадка сил.

Амани вначале не понял, что происходит, а потом с тихим вздохом просто опустил голову на плечо мужчины. Надо ли говорить, что еще никогда у него не было такой безумной и такой упоительной ночи? На руках его тоже несли впервые, даже из детства он не помнил о себе ничего подобного… В затуманенный разум почему-то пришло сравнение с полетом.

Прохладная вода приятно охватила измученное тело, убеждая в реальности происходящего. Собрав в тяжелый узел и аккуратно придерживая волосы юноши, чтобы они не намокли, другой рукой Амир осторожно обтирал его, смывая пот и следы их страсти. Пальцы бережно касались высокого лба и точеных скул, твердой линии подбородка, нехотя спустились ниже, к груди с горящими пунцовыми сосками, тщательно омыли вздрагивающий живот, послушно раздвинувшиеся бедра и ягодицы от липкого семени… Амани лишь тихонько охнул, когда рука мужчины опять дотронулась до его члена, а затем перешла к растянутому, опухшему анусу.

— Очень больно? — в голосе Амира отчетливо слышалось раскаяние.

— Нет… — почти беззвучно выдохнул Аман, качнув головой.