Галина Чередий - Подмена

— Ты же сможешь принять нас обоих? — послышался новый, наполненный нетерпеливой похотью голос, и еще одно отвратительное касание обожгло кожу моих ног.

Я сунула трясущуюся руку под матрас, порезала, шаря там, пальцы, но нащупала рукоятку спрятанного кинжала. И это было последнее, что сделала осмысленно. Все последующее будто заволокло сплошной красной пеленой. Я орала, как безумная, и наносила удары вслепую, куда угодно, выпуская на волю всю скопившуюся ярость, обиду и чувство обреченности. Горячая жидкость брызгала на руки и в лицо, кто-то еще кричал от боли и пытался схватить меня. Но я вырывалась со всей дикой силой и свирепостью, которую способно дать абсолютное отчаянье, пинаясь, кусаясь, царапаясь свободной рукой, срывая ногти. Все тело было мокрым и скользким от крови, и удержать меня не удавалось. Голосов в темноте стало больше, или это те, что были, резонировали и искажались в моем сознании. Понятия не имею, длилось это сумасшествие секунду или вечность. Но в какой-то момент вдруг стало светло, и я, щурясь, увидела прямо перед собой Грегордиана. Острие моего клинка упиралось в центр его груди, а еще он был весь грязным, в бурых кровавых потеках, и три длинные рваные полосы ран начинались в районе его горла и шли через весь торс. А еще вокруг запястья его руки, которую он протягивал в мою сторону, была обвязана черная лента. И даже сейчас, пребывая почти в полной невменяемости, я откуда-то знала, что она именно моя.

Несколько мгновений мы так и стояли друг напротив друга, как противники, застывшие у последней черты. Я — захлебывающаяся дыханием и трясущаяся от того, что самый оглушающий пик гнева был пройден и на меня наваливался откат со всей силой, присущей волне цунами, обрушивающейся после землетрясения. Грегордиан и не подумал отстраниться, и кинжал, судорожно стиснутый в моей дрожащей руке, оставлял хаотичный рисунок порезов на его коже, но мужчина даже не замечал этого. Деспот не сводил с меня жадного поглощающего взгляда и снова совершал эту странную первобытную вещь — втягивал воздух резко и глубоко, и ноздри его трепетали, притягивая все мое внимание: было в этом откровенно животном обнюхивании, хоть и на расстоянии, что-то необузданно-первобытное, то, что играло на моих обнаженных сейчас нервах, как на тончайших струнах, мелодию только ему доступного беспредельного обладания. Длилось это всего пару секунд, а потом лицо деспота исказилось уже совершенно по-звериному, позволяя его иной личности свободно прорваться сквозь тонкую маскировку человеческих черт. Тело задрожало, и, откинув голову, Грегордиан взревел так, что моя кровь, кажется, тут же превратилась в ледяную кашу, так и застрявшую в сосудах в ожидании оттепели. А потом я стала свидетельницей его мгновенного обращения, хотя никогда даже под пытками не смогла бы описать сам процесс. Вот только что передо мной стоял разгневанный мужчина, все тело которого бугрилось от неконтролируемого спазма мышц, а в следующую секунду на том же месте уже огромный черный, тускло поблескивающий, как уголь, зверь терзает и рвет кого-то в глубине моей комнаты. Мешанина судорожных, почти неуловимых для моего человеческого зрения движений, истошные предсмертные крики и хрипы, треск костей и мебели, застывший напряженный взгляд Алево в углу у двери, а потом какая-то по-особенному оглушительная тишина, разбавляемая только звуком нескольких дыханий. Я часто моргаю и только сейчас начинаю видеть по-настоящему. Моя личная комната сейчас реально съемочная площадка для «Техасской резни бензопилой». Кровь повсюду: на постели, на стенах, на полу, на моих руках и на всем теле стремительно вернувшегося в человеческий облик Грегордиана. Деспот дышал тяжело, под стать мне, но я была уверена, что это черта с два от усталости. Буквально кожей ощущала его еще не до конца удовлетворенную ярость. Ей нужно было больше, нужно было еще рваться наружу и крушить, обращать в пыль и ничто все вокруг. Двое растерзанных — ни черта не достаточный откуп для утоления ее жуткого аппетита. Но Грегордиан с этим боролся, сдерживал ее, хотя его голодный взгляд и сообщил мне в ультимативной форме, что именно я буду той жертвой, которая требуется для окончательного обуздания этой стихии. Опускаю глаза к полу и сгибаюсь от судороги в желудке. Че-е-ерт, если я думала, что кровать и стены это кошмар, то сильно поторопилась с выводом. Оторванные головы и выпотрошенные тела двух совершенно неузнаваемых теперь существ валялись на толстом ковре, продолжая и после смерти заливать его кровью.

— Во имя Богини, разве заслужили эти желанные гости смерти из-за той, что сама их пригласила? Мой возлюбленный архонт, взгляни на ее дверь! — Этот проклятый голос я узнаю даже дрожащим от страха и прерывистым.

Фигура красавицы с фиолетовыми глазами маячила в проеме двери, но не смела появиться даже на пороге. Рядом с ней стоял прямой как палка и неподвижный Лугус, глядя огромными от паники глазами на побоище в моей комнате. Сука, хотя нет, скорее уж коза, обвиняюще тыкала на что-то снаружи пальцем, и Грегордиан переместился туда настолько стремительно и неуловимо, что она взвизгнула и шарахнулась, ударившись спиной в противоположную стену. А я ощутила краткий отвлекающий импульс злорадного удовлетворения от ее безуспешных усилий спрятать ужас перед Грегордианом за маской фальшивого обожания. Развернулся деспот, уже держа целую связку разноцветных лент, встряхнул ею, будто поверить не мог в сам факт их существования, и посмотрел мне прямо в глаза, словно в ожидании каких-то оправданий, не видя и не замечая больше никого. Это только между нами. Воздух в комнате стал взрывоопасной смесью, готовой сдетонировать в любой момент. Но я отказывалась признавать даже сам факт возможности какой-то вины и ответила деспоту вызывающим взглядом, еще больше повысившим вероятность взрыва. Грегордиан сделал несколько шагов в мою сторону, и я чисто машинальным движением снова вскинула руку с кинжалом. Понимала где-то в глубине сознания, насколько смехотворной выглядела моя попытка защититься так от него, но его глухое, заставляющее вибрировать мои внутренности рычание вызывало совершенно непроизвольное желание сопротивляться давлению.

— Что это? — рявкнул деспот, еще раз встряхнув пучком лент.

— Откуда мне это знать! — я тоже не постеснялась повысить голос, ощетиниваясь в ответ. Это не моя долбанная проблема, и я не собиралась помогать ему в ее решении!

— Мой архонт… — мягко произнес Алево и сделал шаг в нашу сторону, но Грегордиан лишь повернул голову, бросив единственный «Заткнись!» взгляд, и блондин замер на месте.

Грегордиан тут же вернул мне весь поток своего почти удушающего внимания и взглянул так, будто надеялся прочитать ответ у меня на лице. Это сканирование длилось добрую минуту, а потом он так же порывисто, как и перемещался до этого, шагнул к моему шкафу с «игрушками». Ухватился за ручку и с оглушительным противным скрежетом просто оторвал дверцу. Та беззвучно упала ему под ноги на толстенный залитый кровью голубой ковер, и десятки лент рассыпались вокруг, словно стая неожиданно издохших ярких бабочек. Мгновение Грегордиан смотрел на них, будто считая или сверяя цвета, но затем снова развернулся ко мне. Вся его осанка как-то неуловимо изменилась, хотя выражение лица оставалось все таким же свирепым. И поэтому острие широкого ножа хоть и выплясывало в моей нетвердой руке, но по-прежнему указывало в район его сердца. Хотя кто сказал, что у этого жестокого ублюдка оно вообще есть! Словно и не замечая направленного на него оружия деспот приблизился вплотную. Еще считанные минуты назад я желала орать на него и бросить в лицо обвинение в том, до какой же степени мерзавцем и жестоким моральным уродом он является. В это мгновение я осознала, что, скорее всего, никакого разрешения на свободное использование меня в качестве секс-игрушки он не давал. Но это совсем не умаляло все остальные его грехи и мои обиды в целом. Прямо сейчас я жаждала причинить ему боль, хоть краткую и чисто физическую и быстро проходящую, чтобы отплатить за все мои страдания.