Алина Углицкая - Власть любви

Впору пойти застрелиться.

Егор даже не обратил внимания на то, что тон медсестры изменился. Точно так же, как не обратил внимания на ее кокетство. Быстрым шагом, стараясь не смотреть по сторонам, направился в указанном направлении. Подошел к стойке дежурной медсестры. Повторил заученный текст:

— В какой палате Ермилова Леся?

Девушка, сидевшая за столом по ту сторону барьера, несколько секунд хлопала наращенными ресницами, с замешательством разглядывая мужчину, стоявшего перед ней.

О, боже, неужели такие еще бывают?

Викинг! Нет, гладиатор. Легионер! Античный воин в косухе — первое, что приходило на ум.

— Кем вы ей приходитесь? — наконец, она отмерла.

— Муж! — процедил Егор, сдерживая раздражение. Это начинало выводить из себя.

Девушка глянула на его руку, которую он положил поверх стойки. Пальцы были сжаты в кулак, но кольца на них не было. А может и печати в паспорте тоже?

— Ваши документы?

— Что? — он нахмурился.

— Паспорт, водительские права — любой документ, удостоверяющий вашу личность.

— Это обязательно?

Она не успела ответить. Сладкий, приправленный фруктовой кислинкой аромат ворвался в его сознание, наполнил легкие, заставил участиться пульс и подняться дыбом все волоски. Волна возбуждения промчалась вниз по позвоночнику, потом вверх и застряла в горле приглушенным рычанием. Развернувшись на каблуках, Егор уставился на пожилого мужчину в униформе врача. Тот недовольно рассматривал какие-то бумаги и не обращал внимания на то, что творится вокруг. Невысокий, невзрачный, с наметившимся брюшком и блестящими залысинами — Егор бы даже не заметил его, если бы не одно «но».

От этого человека исходил стойкий аромат Леси. И невидимый след, сотканный из миллиардов молекул, вел от него через весь холл к лестнице, темнеющей с противоположной стороны.

Этого было достаточно.

— Мужчина! Подождите!

Окрик медсестры Егор молча проигнорировал. Ее помощь была ему уже не нужна. Теперь он знал, в какую сторону двигаться, и с каждым шагом желанный аромат становился все сильнее, все насыщеннее. И вместе с этим все сильнее билось его сердце. Буквально грохотало в груди.

Он взлетел на второй этаж, перепрыгивая через три ступеньки. Не обращая внимания на недоуменные взгляды. Все его существо дрожало от напряжения — каждая жила, каждый нерв, каждая мышца буквально пела, в предвкушении встречи.

Вот. Сейчас. Он увидит ЕЕ!

Почувствует тепло ее тела. Прохладный шелк ее волос. Увидит блеск ее глаз. Услышит голос…

Лестничная площадка. Больничный коридор, кажущийся бесконечным. Поворот. Еще поворот. Череда однотипных дверей. Незнакомые люди. Все это прошло мимо его сознания.

Тяжело дыша, он остановился возле нужной двери. Волнение было столь велико, что он — трехсотлетний альфа, привыкший к беспрекословному подчинению — вдруг на мгновение оробел.

Это было невероятно!

Матерый самец, потомок капитолийских волков, дрожал, как щенок на первом обороте. Его внезапно окутал страх. Страх увидеть испуг и отвращение в глазах той, которая стала теперь смыслом его существования.

Сжав челюсти так, что скрипнули зубы, он одернул себя.

Это глупость. Она человек. Она даже не поймет, что с ним творится.

Но разум остался глух к этим доводам. Над рассудком довлели инстинкты, спорить с которыми было бесполезно. Единственный способ успокоить волнение — это войти. Открыть эту чертову дверь, перешагнуть порог и увидеть Ее глаза.

Увидеть в них приговор.

Или помилование.

В любом случае, свой выбор он уже сделал. Остальное не важно.

Он уже протянул руку, собираясь толкнуть дверь. Но приглушенные голоса, донесшиеся с той стороны, заставили его замереть.

Двое находились там, внутри, рядом с Ней. И они говорили о Ней. В голосе одного звучало скрытое беспокойство, второй отвечал с усталым раздражением.

— …уже сутки лежит без сознания. Температуру не можем сбить. С таким диагнозом в область отправлять надо, а я направление не могу выбить, пока она здесь безымянная лежит. К тому же у нее сотрясение. Мы в полицию сообщили, те обещали родственников поискать, но пока глухо…

— Чего ты душу рвешь, Петрович? Капельницу поставили, антибиотик вкололи. Остальное — не наша забота. Пусть скажет спасибо, что еще не в коридоре лежит. Сам знаешь, как с безымянными пациентами. Вчера местного алкаша привезли с обмороженными ногами. Додумался, уснул в сугробе. Так ему не досталось палаты.

— Меня тот алкаш меньше всего беспокоит. Ей нужны дорогие препараты, а у меня в отделении даже физраствор под расписку.

— И что прикажешь? Купить за свой счет?

— Нет, стоять смотреть, как она умирает!

— Подожди… — запиликал мобильный телефон, прерывая беседу. — Алло? Зиночка?.. Кто пришел?.. Все ясно, уже идем.

И уже совсем другим тоном:

— Анатолий Петрович, нам повезло. Кажется, девушку ищут.

Приближающиеся шаги заставили Егора отпрянуть к стене. Он даже дыхание задержал, когда дверь распахнулась, закрывая его от чужих глаз, и двое мужчин, от которых пахло Лесей, лекарствами и антисептиком, покинули палату. Он проводил их настороженным взглядом.

Глупцы. Даже не заметили, что он стоял позади. Как беспечны бывают люди!

Не дожидаясь, пока их спины, обтянутые врачебными халатами, скроются за поворотом, он рванул дверь на себя.

Палата встретила его белыми стенами. Холодным окном. Одинокой тусклой лампой с облюбованным тараканами плафоном. Потертым линолеумом и трещинами в обсыпающейся штукатурке.

Запах хлорки ударил в нос, перебивая все остальные запахи, наполнявшие помещение.

Ужасное место.

Егор передернул плечами. Его взгляд уперся в кровать. Остановился на девушке.

Леся лежала, вытянув руки поверх казенного одеяла. Бледная, с заострившимися чертами. Ее губы, пересохшие от высокой температуры, выглядели потрескавшимися, вокруг глаз залегли глубокие тени. Учащенное и поверхностное дыхание, вырывавшееся из груди с приглушенными хрипами, было единственным звуком, который раздавался в палате — и этот звук оглушал. Рядом с кроватью находилась металлическая стойка капельницы со стеклянным флаконом, перевернутым горлышком вниз.

Егор проследил взглядом за трубкой, соединявшей девушку и этот флакон. Шагнул ближе, принюхался. Жидкость, медленно капавшая в трубку, выглядела как обычная вода. Если в ней и были какие-то особые вещества, то он не смог различить их через стекло. Но одно то, что эта ужасная штуковина была вставлена в руку Леси — такую тонкую, хрупкую руку! — то, что эта чудовищная игла пробила ее вену и причинила ей боль — одно это заставило его зарычать.

И тут же вспомнились услышанные слова: «… она умирает».