Ульяна Соболева - Арис. Ярость Непокорных

И я молча кивнул ей, жадно приникая к ее губам, быстро и голодно беря ее прямо перед дорогой, заставив вцепиться в решетку пальцами, затянутыми в перчатки, и прогнуться, впуская меня в свое тело, не обращая внимания на отстраненность, в примитивном желании получить физическое подтверждение ее слов. Чувствуя, что что-то не так и не понимая, что именно. Когда приник к ее дрожащим губам в последнем поцелуе, в карих глазах блеснули слезы.

— Почему ты плачешь, Кареглазая? Я причинил тебе боль?

Пожала плечами, застегивая пряжку широкого ремня и собирая растрепанные волосы обратно в хвост.

— Наверное, потому что истосковалась по тебе.

Я слишком хотел в это верить, чтобы усомниться в ее искренности именно сейчас, после бурного оргазма и со вкусом ее слез на губах. Жалкий конченый влюбленный идиот забыл, с кем имеет дело.

***

Мы пробирались по путанным тропинкам, ведущим нас в сторону Тартароса и никак не Огнемая. Это сбивало с толку. Я ни черта не понимал. У меня вскипели мозги, и не было ни одного варианта ее стратегии. Я не мог понять, почему мы скачем прямо в лапы эльфов. Разве Аш пошел войной на остроухих?

Но Лиат больше не подошла ко мне и не дала ни одного объяснения, нас тащили позади всего отряда скованных по рукам и ногам, и я видел в глазах своих собратьев искреннее недоумение. Они поникли духом…Глупцы. Все мы глупцы, понятия не имели, куда нас везут, и еще на что-то надеялись.

Кто слегка воспарил в небо, обратно в клетку уже не хочет, а нас засунули и захлопнули дверцу на замок. Мы все еще поглядывали на ключ снаружи, думая, что его повернут, чтобы выпустить нас…и даже не предполагая, что его сломают и вышвырнут к такой-то матери.

— Слово высшей суки и гроша ломаного не стоит.

— Язык прикуси. Еще раз сукой назовешь, я его отгрызу и сожру на ужин.

— Чем она опутала тебя, Ар, она тебя околдовала телом своим и дыркой золотой? Или обещала, чего? Может, ты теперь на сторону хозяев станешь?

Я дернулся в его сторону, оскалившись, и он оскалился мне в ответ.

— На какую бы я сторону ни стал, это будет правильная сторона, которая спасет твою шкуру.

Я смотрел на нее издалека, как восседает на своем черном Астароте. Как колыхаются длинные волосы и бьют о его круп по бокам, сплетаясь с белоснежной гривой. Ни разу не обернулась на повозки. Ни одного гребаного раза. И у меня по коже ползли первые паутины сомнений. Я чувствовал каким-то сотым чувством — все не так. Она не такая со мной. После того огня, в котором жгла меня дотла, холод ледяной, и самое омерзительное — она пытается его скрыть…

Остроухих первыми почувствовали церберы, которых везли в одной из повозок рядом с нами. Они принюхивались, задрав жуткие морды, а потом начали рычать утробным рокотом, предупреждая о приближении врага. Вначале я подскочил, громыхая цепями и впиваясь пальцами в прутья клетки, чувствуя, как от напряжения наливаются все мышцы на теле. Неужели твари нас окружили? Кто-то заманил Лиат в ловушку? Глупая девочка не посоветовалась со мной и приняла решения самостоятельно. Я всматривался вдаль, видя, как поблескивают на тусклом заходящем солнце латы и копья эльфов, выстроенных на возвышении. А наш отряд не сбавил ход…они словно не чувствуют или не видят, что идут прямо на ушастых уродов, вооруженных до зубов и готовых к нападению. Но что-то удерживало меня от того, чтобы воззвать к ней мысленно, ворваться в ее сознание…что-то очень темное расползающееся внутри черным пятном с холодными щупальцами. Никто из воинов не вытащил меч, никто не остановился. А ведь эльфов видно уже достаточно хорошо. Они двинулись к нам навстречу, и мне показалось, что у меня от затылка до самого копчика начала слезать струпьями кожа — на копьях остроухих тварей красовались голубые горные цветы и белые ленты. И, прожив с ними почти всю свою сознательную жизнь, я прекрасно знал, что это означает — перед нами свадебная процессия. Они не идут на нас боем — они нас встречают. И среди них сам племянник Балместа — Барат.

Я сдавливал прутья клетки все сильнее и сильнее, глядя как пришпорила своего коня Лиат, направив его вперед навстречу отряду эльфов. Она скакала медленно, удерживая шлем под рукой, выпрямив спину, а у меня внутри шел мой персональный отчет до взрыва и падения вонючих стремительно разложившихся кусков моего сердца, но уже не в бездну, а в персональный ад. И будь я проклят, если не утяну ее туда за собой. Потому что я все понял. Да, я еще не верил, да я ждал до последнего, что она сейчас вытащит меч и снесет голову белобрысого ушастого ублюдка с плеч. Только безголосый разум открывал беззвучно рот и хохотал голыми окровавленными беззубыми деснами. Хохотал надо мной. Он знал, что будет дальше. Знал, что она спешится, знал, что склонит голову, позволяя Барату надеть на нее венок. Знал, мать ее. Сука…гребаная лживая, проклятая сукааа. Блядь! Как так? Как я не учуял эту вонь фальши, как я, идиот не понял, что меня обвели, как младенца? Как сосунка. И, корчась в агонии, понимал — это не все. Только начало. Когда увидел, как приближается к нам Эйнстрем, пощелкивая плетью, вместе с тремя эльфами. Он, прежде всего, поравнялся с моей клеткой и, поджав губы, с наслаждением смотрел мне в лицо, а потом повернулся к одному из эльфов.

— Это Арис, тот раб, которого так хотел получить ваш господин. Моя повелительница решила не брать за него и копейки — свадебный подарок жениху в знак нашего уважения и перемирия между нашими расами. Все остальные будут отданы за символическую цену.

Все это время он смотрел мне в глаза, и я чувствовал, как заледенело все тело, покрылось инеем изнутри и пошло трещинами. Я распадаюсь в ледяное крошево, и мне кажется, даже мое дыхание стало азотом.

Не заорал и даже не застонал, а молча продолжал смотреть на нее, чтобы запомнить, как выглядит предательство. Одно из самых вероломных, что мне доводилось когда-либо видеть в своей жизни. Одно из самых прекрасных. Настолько прекрасных, что я не мог и помыслить, что под этой ослепительной оболочкой кишат черви. Гнилая…гнилая, лживая тварь. Я буду закапывать тебя живьем. Ты уже мертвая, Лиат.

Эйнстрем отпер клетку и дернул меня за цепь, вытаскивая наружу. Я оскалился на остроухих, и те от неожиданности отпрянули назад.

— Пусть ваша хозяйка снимет с него клеймо. Сейчас. И держите это животное покрепче.

Сказал один из эльфов в светло голубом одеянии с распущенными по плечам волосами.

— Эльфийская девочка испугалась, что я сорвусь с цепи и порву ей зад? Не бойся, маленькая, меня не привлекают белобрысые мрази с маленькими тухлыми яйцами.

Меня тут же ударили плетью, но я не почувствовал. Я вообще потерял эту способность — чувствовать. Я так думал. Я даже в это верил. Четверо эльфов набросили мне на шею петлю с четырьмя цепями, за который меня тянул вперед каждый из них. Когда попытались поставить перед ней на колени, я тряхнул всех четверых, сбрасывая с цепей, глядя наливающимися кровью глазами ей в глаза. Они попытались еще раз, но я даже не пошевелился, не сводя с нее взгляда, которым транслировал ее смерть. Тогда меня ударили мечом под коленями, распоров плоть и заставляя упасть. Я не издал ни звука, продолжая смотреть на Лиат и видя, как она слегка подрагивает и как быстро вздымается и опускается ее грудь. Предавать не так просто, девочка. Предавать страшно. Потому что за каждое предательство придется расплачиваться, и свой приговор ты ясно читаешь в моих глазах. Я приведу его в исполнение, можешь не сомневаться.