Дария Беляева - Нортланд

— Тебе нравится?

Он слизнул каплю крови, быстро, пока из нее не ушло то, что насыщало его.

— Я предпочитаю нечто более основательное.

Рейнхард поцеловал меня, и я ответила ему. Я так соскучилась по Рейнхарду, словно и во мне жил этот странного рода голод до человеческих существ. На этот раз никто из нас не был нежным, не казался любящим. Рейнхард рванул на мне рубашку, так что пуговицы присоединились к другим частям уничтоженного имущества Ханса на полу. Он припал губами к моей груди, а я судорожно искала пальцами застежку на его брюках. Мне нравилось предвкушение, но в то же время оно было почти болезненным, прикосновения Рейнхарда к груди вызывали внутри болезненную пульсацию.

Ровно в тот момент, когда я сжала в руке его член, дверь распахнулась.

— О, — сказала Лили. Она тут же пропала из поля зрения, остался только квадрат света, слепящий и пробуждающий к жизни блеск осколков вокруг.

— Отто пришел, — выпалила Лили. В ее голосе было куда больше раздражения, чем стыда. Я запахнула рубашку.

— Отнеси меня в комнату, — сказала я. — Мне нужно переодеться.

— Мы скоро будем, — крикнул Рейнхард, но Лили уже не ответила. Я бы на ее месте тоже не задержалась здесь надолго. Я не сомневалась, что Маркус прекрасно знал, что происходит, и отправил ее сюда специально.

— Отнеси меня в комнату, пожалуйста, — сказала я, а потом нежно поцеловала его в лоб. Но вместо того, чтобы отпустить меня, Рейнхард быстро проник в меня пальцами. Я была так возбуждена, а кроме того настолько не ожидала этого, что ему хватило нескольких точных движений, чтобы довести меня до разрядки. Я жалобно застонала, и он с удовольствием поцеловал меня.

— Настоящий мужчина не оставит женщину в беде.

Больше он не говорил ничего, казалось, теперь он куда больше озабочен прибытием Отто, чем моим присутствием. Он оставил меня в комнате, где я, в маленькой уборной, ничуть не напоминавшей разгромленную нами ванную, отмыла руки от крови и обработала их антисептиком, нашедшим свой приют в одном из ящиков вместе с другими лекарствами. Их было много, большинство даже остались нераспакованными. И я подумала, что, вероятно, все их принес Рейнхард и для меня. Затем я быстро приняла душ и без труда нашла свое чисто выстиранное платье.

Пришло время встретиться с реальностью лицом к лицу. Мне не хотелось видеть Отто. Не потому, что я была привязана к Карлу или сожалела о его гибели. Нет, я казалась самой себе на редкость бесчувственной, но я испытывала скорее злорадство.

Однако я прежде не думала об Отто в таких категориях. Он был могущественным. Он был убийцей. Я больше не могла испытать нежной привязанности к его нелепым, неуютным повадкам. Отто был кем-то важным, может быть, даже решающим.

А я знала о том, как легко он убивал чужими руками. Я разделила с ним этот страшный опыт.

Спустившись вниз, я застала Отто сидящим за длинным столом. Он вытянул руки и уткнулся лицом в скатерть. Казалось, он умер или находится в глубоком отчаянии, которое практически является смертью. И я подумала, надо же, Отто все еще остается комичным. После всего, что я видела.

Фокус невидимой камеры, снимающей мою жизнь, сопровождал, однако, не его. Маркус и Кирстен стояли друг напротив друга. Она у двери, он у стола. Между ними было расстояние около метра, и казалось, что оно сейчас запылает. Маркус больше не игрался с зажигалкой.

На Кирстен была шинель Карла. Ее ступни были грязные, на них налипли листья, казалось, она только что вышла из леса. Маркус был безупречно аккуратен и чист, даже разрушения, которые мы учинили в ванной, будто не оставили на нем никакого следа. Кирстен пришла сюда из другого мира, в окровавленной шинели, босая. Маркус смотрел на нее, словно на призрака. Мне захотелось раствориться в пространстве, разъяться на атомы, чтобы не участвовать в неловкой, полной боли сцене.

Из-за него Кирстен попала в Дом Жестокости. Он предал ее. И Маркус чувствовал по этому поводу больше, чем ему хотелось. Кирстен Кляйн была младше его, и когда-то она ему доверяла. Я вспомнила все, что о ней говорил Маркус.

Они были друзьями.

Теперь она смотрела на него, словно дикий зверек. Кирстен Кляйн, сделавшая для нашей свободы больше, чем кто-либо за последние тридцать лет, задумчиво почесала ссадину на коленке. А я поняла, что восхищаюсь ей. Пусть даже ее усилия были тщетны, но она показала больше, чем сделала.

Маркус смотрел на нее, затем опустил взгляд. Он показался мне вдруг чуточку более человечным. Такими нас делает вина, неразбавленное эфирное масло, квинтэссенция способности сочувствовать.

Кирстен Кляйн снова посмотрела на него, а затем сделала пару шагов вперед. Она оставляла за собой грязные следы. Вместо того, чтобы пройти мимо, она вдруг обняла Маркуса.

— Что…что ты делаешь?

Кирстен Кляйн ничего не ответила. Маркус стоял, опустив руки. Сейчас он казался мне сломанной игрушкой. Он низко склонил голову, и я подумала, что он плачет, а потом вспомнила, что этого Маркус больше не умеет.

Кирстен крепко обняла его, в этом не было ничего от связи между мужчиной и женщиной. Кирстен, в шинели на голое тело, казалась на редкость асексуальной. Более того, я подумала, что сейчас она выглядит младше своих лет. Что-то внутри меня пронзительно звякнуло, и мне показалось, что заплачу я.

— Что они сделали с тобой? — вдруг спросила Кирстен. Маркус молчал. У него не было выбора, и она не винила его. Впервые я подумала о том, что дружба может быть сильнее всего на свете. Она не простила его, нет. Но она понимала, что он никогда не поступил бы с ней так, если бы только хоть кто-то из нас мог выбирать здесь, в Нортланде.

Рейнхард вздохнул, качнулся на стуле, затем положил ноги на стол, чем привлек исключительно неодобрительное внимание Ханса.

— Это все очень трогательно, — сказал Рейнхард. — Однако, нам нужно обсудить кое-что с Отто.

Кирстен Кляйн взглянула на него, и я увидела, что она ненавидит Рейнхарда. Он тоже никогда не выбирал. Он не был плохим человеком. Он был чудесным, светлым и никогда не делал никому зла.

Но он не был ее другом.

Кирстен отстранилась, прошла к столу и села рядом с Отто. Маркус так и остался стоять, словно бы у него кончился завод. Лиза смотрела на него нахмурившись, а потом вдруг широко улыбнулась.

Отто встрепенулся, резко подскочил, словно проснулся, когда посреди скучной пары вдруг объявили контрольную работу. Он посмотрел на Лизу, и она развела руками.

Рейнхард широко улыбнулся:

— Отто, дорогой, благодарим тебя за то, что ты спас это юное создание. В первую очередь, ты действовал себе во благо.

Отто пробормотал что-то неясное, затем кивнул.

— Так ты это понимал? — улыбнулся Рейнхард.