Ольга Резниченко - Спиною к будущему (СИ)

***

Я догадывалась, откуда корни растут, и куда тянутся, вот только не могла подумать, допустить, что они достигнут таких глубин.

Несколько часов просто беспредельного молчания, полного игнорирования меня.

Потом поездка в отделение. Странный допрос следователя.

И… выстрел.

Жестокие, пугающие выстрелы прямиком мне в лоб и сердце правдой происходящего.

- Я ничего уже не пойму, товарищ следователь. Почему меня задерживают, или в чем обвиняют, подозревают?! Почему никакой конкретики? По-моему, это больше смахивает на какую-то резину или похищение.

Прокашлялся. Короткий взгляд на меня – и снова в бумагу, продолжая что-то строчить.

Нервно тереблю цепочку на груди, взгляд около. За серое, давно немытое окно, и решетки, расписывающие свободу в жестокие косые (ромбовидные) линии.

- Хоть по какому делу? Меня закроют в СИЗО? Ну, не молчите же уже!

Гаркнул и снова прокашлялся.

Взгляд на меня.

Тяжелый вздох.

- Никто вас никуда пока не закроет, но подписку о невыезде… придется подписать.

- В смысле? – обмерла я, осознавая наконец-то серьезность происходящего.

Тяжело сглотнула скопившейся ком слюны.

Так… меня ни с кем не перепутали? И не пугают?

- Я – подозреваемая?

Короткий взгляд мне в глаза, но тотчас осекся. Снова быстрый почерк, невнятные буквы.

- Пока нет. Пока как свидетель…

- По поводу?

Резко бросил ручку на стол, отчего я невольно аж подпрыгнула на месте.

Впервые смело, нагло уставился он мне в глаза.

- По делу убийства полковника милиции Кандыбы Игоря Ивановича, 1964 года рождения.

Обомлела я от услышанного, холод в момент побежал по телу.

Закивал внезапно головой, ухмыльнулся.

Вновь схватил ручку и стал что-то писать.

- Вижу, - неожиданно отозвался, короткий, беглый взгляд мне в глаза. – Всё же… в курсе о ком идет речь.

- Он умер?

Застыл. Пристальный, с вызовом, словно что-то знает, взор обрушил мне в очи.

- Убили. Два в грудь, один в голову. Но я не имею права вам всего этого рассказывать, наверно, - неожиданно добавил последнее слово.

И снова…. Рука забегала, творя строку за строкой.

- Что вы всё пишете?

- Не ваше дело, - рычит. Отложил вдруг лист в сторону и схватил новый.

С красной строки…

***

Это была странная, долгая, мерзкая песня.

Они меня мучили по несколько раз на неделю, изводя глупыми, странными, временами не состыковывающимися между собой, и местами неуместными вопросами, допросами. Начиная с того дня, когда он (Кандыба) приехал в отделение и вступился за меня перед полицией и той скотиной на дорогой тачке.

Многое было, словно в тумане, и больше напоминало больную игру: где меня, в основном, воспринимали как «свидетеля» (незаконных и, местами, аморальных) поступков, поведения убитого, однако по документам и центральному делу, к которому я была больше всего прикреплена, – я шла как одна из подозреваемых совершенного убийства в отношении этого... нехорошего человека, потому и с собственным адвокатом… и подпиской о невыезде на плечах. В общем, чем больше я сопротивлялась, тем сильнее затягивали петлю. И если я не хотела довольствоваться малым, то получала тогда сполна...

В итоге, я четко поняла три вещи:

Первое, я для них по-прежнему, Ангелина Сотникова, дочь Сотниковых и подопечная Котовых. И о моем темном прошлом пока никто из этих... не знает.

Второе, весь этот процесс, дело (и не одно) – жуткая трясина. Никто ничего толком не знает. Мы достали самого дна (уже не подохнем), но и по грудь в болоте. Ни наверх выбраться, ни пойти обреченно вниз, дабы окончательно захлебнуться. Так что, ни конца, ни края не видно. До суда, по-прежнему, не доводят, но за веревочки дергают исправно,

(а, учитывая, что время неустанно шло - я вернулась в свою больницу, вновь став ну путь нерадивого интерна).

Ну и, третье, самое… наверно, интересное. С каждым разом я убеждалась в своих страшных догадках: сдал меня Клёмин. И все эти сопли – дело его рук, и только.

Сам на горизонте больше не появлялся.

Этот с**кин сын в такой способ решил меня здесь удержать? Не знаю,… но, надеюсь, оправдание более… адекватное… сего страшного, как по мне, предательства. Уж лучше бы сразу меня где-то там задушил по пути наших пересечений: в процедурке, в квартире, в подвале… или аэропорту.

Плата… всё это – великодушная плата за спасение его «бесценной» жизни. От квартиры отказался, от двух с копейками миллионов. Какое благородство! И какое фиаско… Отобрал свободу, покой, доводит до отчаяния.

Чего хочет, чего добивается? Молчит.

Пару раз звонила, когда уж совсем сил не хватало сражаться, - игнорировал. Даже трубку не брал.

Подонок.

Хотя... следствию Клёмина я так и не сдала. И дело даже не так принципа, или… чувства (в какой-то степени, далекой, потухшей, но все же) благодарности. Дело в игре. Причем, уже не только его, но и моей. Он объявил войну - и я приняла вызов.

Страшно осознавать, что та сила,… что меня так оберегала, защищала, не раз от горя и бед спасала, сейчас вот так исправно, уверенно, без сожаления топит.

… и вся моя… любовь, какая-никакая, отчаянно сгнила, превращаясь в отребья ненависти… и презрения.

Итог один - я выпускаю демона.

***

Стук в дверь ординаторской. Смело распахнулось, дрогнуло полотно.

- Ангелина Николаевна, вы здесь?

- А? Да, - увидела хмурого, расстроенного отца. – Да, пап?

Шумный вздох. Замялся, подбирая слова.

- Что? Опять Колмыкин?

- Ага. Опять просит явиться в отделение. Там какие-то новые обстоятельства выяснились.

Качаю в негодовании головой.

Черти что (закатить глаза под лоб).

- Иногда мне кажется, - вдруг шаги по кабинету и замер рядом со мной, обнял, притянул к себе. – Это никогда не кончится. То животное даже с того света гноит вашу семью. Вот как так? А если они тебя посадят, Лин? Разроют все, поймут, и посадят...

Горько смеюсь.

Виновна – невиновна, свидетель – не свидетель. Хот бы что-то определенное и толковое.

- Что будет, то будет. А то, что они с пальца высасывают обвинения, основываясь лишь на отсутствии алиби в тот вечер, мой побег с дежурства и, вроде как, появлении в районе, где и был утром обнаружен труп, - полный бред. Как и наша с ним связь, знакомство: ведь если не врет, то участковый должен был подтвердить, что Кандыба лишь по наводке другого человека пришел заступиться, а не по моей собственной. И до этого мы с ним были вовсе незнакомы. А дальше вообще идет какая-то странная, больная сказка, а не мотив убийства. Будто это он помог нам тогда получить квартиру в связи с моим сиротством, а теперь, мол, попытался отжать обратно, не получив откат. Говорит, якобы среди темных дел ублюдка и скрытых документов нашли какие-то бумаги, тому в подтверждение. Чушь! Идиотизм чистой воды! Сплошные косвенные доказательства и выдумки. Подделки. И сам следователь это понимает. Поэтому и твердит, что я - больше свидетель, чем подозреваемая...