Владимир Купрашевич - Архивариус, или Игрушка для большой девочки (переиздание)

— Выгони, — добавил уже усталым голосом Алик. — Пинком под зад.

Коклюшкина на несколько секунд замерла, потом стала бормотать что-то невнятное.

— Что ей надо? — переспросил шеф мордоворота.

— В туалет, — перевел тот.

— Отведи и выкинь, — махнул рукой Алик и завалился, наконец, за стол.

С минуту он сидел молча, не глядя по сторонам, затем выдвинул ящик, и положил перед Ксюшей запечатанную пачку.

— Возьми. Здесь та сумма, что мы заплатили этой выдре.

Ксюша с недоумением уставилась на него.

— Ну, мы же виноваты, не копнули толком… а это больше за поимку особо опасного преступника… Деньги мы со старухи все равно вытряхнем. Если не найдешь своего… мужчину, я готов заявить свою кандидатуру. Нравишься ты мне. Могла быть верной женой…

Ксюша невольно улыбнулась.

— Я ею и буду.

— Ты знаешь, о чем я…

Чтобы отвести разговор от опасной темы Ксюша задала не особенно интересовавший ее вопрос.

— Ты на вид русский, а говоришь с акцентом. И имя наверняка не твое. Отчего это?

— Мать вышла за чеченца, когда я был еще маленький. Познакомились на Алтае. Туда неблагонадежных ссылали. Кто мой родной отец, не знаю, но этот решил, что и мы должны стать чеченцами. Учил языку. У меня получалось, а мать не потянула. Сбежала поэтому. Я так думаю. А может и не поэтому. А мужик хороший был. Жесткий, но справедливый. Деспот, конечно, но благодаря его школе я научился стоять на ногах… Вообще, я думаю, кто хочет у нас преуспеть в бизнесе должен быть чуть-чуть чеченцем…

— Сейчас он жив?

— Не знаю. Вряд ли… Война же.

Ксюша взяла деньги и немного замялась.

— Ну, что?

— Я бы не взяла, но мне надо найти его…

Алик понимающе кивнул головой.

Уже у двери Ксюша оглянулась.

— А этот? — она показала взглядом на пол.

— Нет! — резко заявил Алик. Глаза его сузились.

— Ведь свой же в какой-то степени, — пробормотала Ксюша, осознавая совершенную бесполезность своей просьбы.

— Он такой же чеченец, как и я… Это кличка…, — пояснил Алик и опустил глаза на собственные руки, на столе перекатывающие в пальцах авторучку.

Уже у двери Ксюшу вдруг осенило, и она обернулась к благодетелю.

— Послушай, я вспомнила, ведь это же дворник!

— Какой дворник?! — не понял Алик.

— Когда я первый раз подходила к окну он, напротив, во дворе, вкручивал лампочки или выкручивал.

— Ну вот, я же тебя предупреждал! — погрозил пальцем шеф, но потом добавил. — Ну, теперь мы ввернем лампочку ему. Киловатную.

Когда в начале следующего дня Ксения набирала телефонный номер больницы, предчувствие подсказывало ей что-то недоброе. Оно не обмануло. Дежурная медсестра не ответила сразу на вопрос о состоянии Корнеича, попросила подождать и, минуту спустя, уже другой голос, старшей сестры, подтвердил ее мрачные догадки. Да, Корнеич отмучался. Он, перед кончиной, на минуту-другую, приходил в себя, спросил, была ли Ксения. Ему ответили что да, она приходит ежедневно. Попросил авторучку и бумагу, начал было писать, но не смог. Пальцы ослабли. Вывел только часть слова. Если ей это интересно можно забрать этот клочок бумаги. Он на столе перед нею…

Ксения, поблагодарив Алика, вернула ему телефон, сказала, что отлучится на часок, и выскочила в коридор, не слушая, что тот кричит ей вслед.

В больнице ее провели в кабинет старшей сестры. В помещении чувствовался запах табачного дыма. Шеф медсестер стояла спиной к входу у открытого окна и обернулась на звук шагов. В пальцах ее дымился источник загрязнения воздушной среды. Не останавливая взгляда на вошедшей, старшая опустила глаза, отыскала баночку из-под пива, аккуратно разрезанную под пепельницу, сунула туда сигарету и умяла ее, отчего дымление только усилилось.

Она кивнула Ксении на диван. Тетке было, наверное, не больше сорока, но в облике уже просматривалось что-то безнадежно старушечье, так выглядят женщины не только смирившиеся с процессом старения, но даже демонстрирующие это окружающим, словно тем должно быть от этого хуже… Уж, что тут озлобляться — все рождены на одинаковых условиях.

— Когда он умер? — спросила Ксения, не зная о чем еще спросить и что сказать…

— Вчера утром. У него уже началось такое состояние… самое тяжелое. Тогда я и пришла ему на помощь.

— Как? — недопоняла Ксения.

— Ввела ему многократную дозу наркотика, — пристально уставившись в лицо Ксюше, пояснила сестра. — Как мы и договаривались.

Голос ее звучал бесстрастно, ровно, немного устало.

— О чем?! — похолодела Ксения. — Я просила, конечно, но в пределах… Я же не врач.

В глазах старшей промелькнуло что-то насмешливое.

— Ну, значит, я по своей инициативе помогла мужику. Можешь заявить об этом. Подать в суд.

Ксения растерялась окончательно.

— Но как, зачем? Он ведь мог бы еще жить…

— Жить?! — удивилась старшая, поднимаясь. — Жить не мог. Мучиться и страдать, да… Я оставшийся наркотик прибрала. Не сдала, как положено. Могу поделиться.

Ксения в панике приподнялась, затем снова села.

— Зачем он мне?

— А мне нужен. Я не наркоманка. Но я в группе риска. И возрастной, и по состоянию организма… Я хотела бы последние минуты забыться и не испытывать весь тот ужас, который наблюдаешь каждый день… Ты посмотрела бы как простился с миром Корнеич… На его губах так и осталась улыбка… Да, с точки зрения правосудия я преступница, только те, кого я избавила от страданий, мне должны быть благодарны, там…

Старшая снова отошла к окну и с минуту стояла молча.

— Ошибки быть не может, — вероятно, интуитивно предвосхитила она вопрос, готовый сорваться с языка Ксении. — Когда процесс становится необратимым они сами умоляют облегчить им страдания, а мы трусим и прикрываемся всякими запретами и клятвами! Все пустое перед лицом смерти. Я вижу ее многие годы изо дня в день… и не могу привыкнуть. Человек ведь существо разумное и если не может справиться с нею, то хотя бы сгладить этот душераздирающий процесс… Потому я сама готовлю себя к нему. Да и каждый должен, я думаю, рассчитывать на себя. Я не могу иметь детей. А не рожавшие всегда в группе риска… Ну тебе то об этом известно…

— Откуда вы знаете? — онемевшими губами прошептала Ксения.

— Мы с Корнеичем немало беседовали. Удивительный был человек. Много что рассказывал…

— Что рассказывал? Что он знает?! — встрепенулась Ксюша.

— Ничего особенного, — уже жестким тоном заключила прения старшая. — Я и сама вижу… Возьми бумажку, я тут ничего не прочла, да здесь, пожалуй, только начало какого-то слова.

Ксения взяла протянутый ей помятый листок. Несколько кривых линий действительно можно было принять за начало записки. Хорошо читалась только буква «Д». Вторая похожа на «о». Остальное распрямилось в линию до края листка.