Владимир Купрашевич - Архивариус, или Игрушка для большой девочки (переиздание)

— Да! Те дни, что я провел с вами, были для меня сущей пыткой, вы меня замордовали своими нравоучениями, борьбой с курением, алкоголем… Нет, вашу богадельню нужно просто развалить бульдозером, а вас предварительно запереть здесь, чтобы, не дай бог, не выскочили.

К удивлению Петелькина Корнилыч согласно кивнул головой.

— Может быть вы и правы.

— Что-то я вас сегодня не узнаю, — озадачился баламут и счел за разумное удалиться.

Ксения вернулась в институт, зашла в отдел кадров и предупредила Коклюшкину, что уйдет раньше окончания рабочего дня — плохо себя чувствует… Кадровичка, вопреки ожиданиям не возмутилась, а, напротив, с многозначительным видом кивнула.

— Ну, в таком положении это бывает. Конечно, иди, если уборку закончила. Кушай больше солененького…

Ксения не сразу поняла, какое положение имеет в виду инспекторша, а когда до нее дошло, не стала переубеждать участливую тетку. Пусть думает, что хочет… Не до нее. Все, что ей хотелось — реабилитировать себя, снова увидеть блеск в его оживших глазах… Только бы он не впал снова в свое состояние ископаемого динозавра. Она готова была умолять простить ее за свою дикую выходку, объяснить, почему встала на дыбы…, если бы сама понимала, что с ней происходит. Может быть в самом деле обратиться к психиатру, или какой-нибудь бабке-знахарке.

Дома никого не было и Ксения, попив чаю, принялась ждать хозяина, заново продумывая свое покаяние … С каждым вариантом слова становились все лживее, зато теплее и убедительнее…, но Корнилыч домой больше не вернулся.

Недалеко от сквера, у которого она с Женей договорилась встретиться, Ксюша зашла в гастроном, купила маленькую бутылочку водки, соленый огурец и четвертинку ржаного хлеба.

Вернувшись назад, она уже застала Женю, озиравшуюся по сторонам.

— Не оторвала тебя от приятных занятий? — поинтересовалась Ксюша.

— Какие приятности могут быть в учебе? Разве что в преодолении неприятностей. Одна эта математика столько счастья приносит! Особенно матанализ… провалился бы он … в другой анализ. Ну, что у тебя за программа?

Ксения деловито огляделась.

— Пойдем в скверик, там, в углу скамейка и столик, как раз то, что нужно.

— Что-то предстоит?! — воодушевилась подруга.

— Что-то, — подтвердила Ксения.

Сквер был пуст, лишь в дальнем углу копошились двое малышей под «надзором» бабули, прикорнувшей на краю скамьи. Судя по тому как голова ее, время от времени, покачивалась можно было понять, что надзиратель спит.

Столик был в углу сквера за кустом. Ксения выставила на на него водку, разложила закуску. Женя округлила глаза. Подобные сюрпризы вполне в ее духе, но Ксюха! Способная ученица, однако….

— Вот это прогресс! Или что случилось?

Ксюша улыбнулась и кивнула.

— Когда-то случилось. Сегодня родился мой папа. День памяти.

Она вынула из сумочки наклеенный на картон небольшой портретик мужчины и установила в центре столика, оперев на флакончик с туалетной водой.

— Так то день рождения… А умер то когда?

Ксюша нахмурилась.

— Не хочу вспоминать тот день. День памяти тот, когда человек родился. Я и на кладбище никогда не хожу. Хоть мать и наклоняет.

— А случилось то с ним что?

— Сердце, — нехотя протянула Ксюша. — Характер у него был впечатлительный. Из-за каждой мелочи переживал. А маманя у нас, подарок еще тот. Помотала ему нервов… Вместо того, чтобы поддерживать, когда что-то не ладилось, накручивала… Потому у нас с ней отношения … немного прохладные.

— А! У меня со своей еще хуже. Старая шлядень. Песок уже сыплется а все никак не угомонится… Закончит где-нибудь в лепрозории.

Ксения разлила водку по пластиковым стаканчикам.

— Жаль, не звенят, — ткнув своим стаканом в Женин, пожалела она.

— Нельзя чокаться, — предупредила подруга. — Поминки же.

— Дурочка, — обиделась Ксюша. — День рождения, а не поминки. В этот день родился родной мне человек… Самый замечательный. Он меня очень любил…, — последнее она произнесла уже со вздохом и дрогнувшими губами. В глазах блеснули слезинки.

Выпили.

— А я своего вообще не знаю, — сообщила Женя.

— Как?! — изумилась Ксения, откусившая огурец. — А Петрович, про которого ты мне рассказывала?

— Отчим был, — подтвердила Женя. — И тот вскоре слинял.

Ксюша снова удивилась.

— Ты же говорила…

— Это он прикрывался командировкой. Сам в Риге давно нашел себе бабу. Я случайно узнала. Маманя скрывала, а я нашла письмо… От той тетки. И чего удивляться? Додумался наставлять на путь истинный мою горбатую, с ее то наследственностью…

Ксения почувствовала себя неловко.

— А где же твой?

Женя равнодушно рассмеялась.

— Я его и не видела. Они разбежались еще до того, как я появилась на свет.

Лицо Ксюши вдруг прояснилось.

— А давай его найдем. Может он хороший… Напишем во все концы. Даже передача такая по телевидению есть… Эта там, ведущая,… как ее?

— Шукшина, — подсказала Женя. — Если этот хороший человек за двадцать с лихуем лет не вспомнил ни разу о дочери…

Ксения примолкла, но не надолго.

— Но может быть какая-то ситуация… Ну, экстремальная.

— Да брось ты, — дохрустывая огурчик отмахнулась Женя. — Дитя не плачет, мать не разумеет… Наср… на него!

— Может, умер? — тихо предположила Ксения.

Галдеж детей, сцепившихся друг с другом в поединке за какую-то безделушку, отвлек их. Старушенция, подскочив на скамейке, спросонья не могла сразу понять, откуда тревога. Потом принялась растаскивать уже вооружившихся, один лопаткой другой палкой, оппонентов.

— Может, — равнодушно ответила Женя. — Мать мне об этом постоянно твердит. Говорит, что был старый, наверное, его уже нет в живых. Врет, конечно. Чтобы не искала. А может и правда. А может и сама не знает, кто он был… Дитя любви! — потянувшись и раскинув руки, воскликнула Женя в заключение.

Ксюша задумалась, потом лицо ее просветлело.

— Я помню, как папа носил меня на плечах на демонстрации. Везде было море цветов, шаров, музыка… Люди пели песни, все были веселые, добрые…

— Потом напивались и били друг другу морды, — хмыкнула Женя.

— Ну, уж неправда! — возмутилась Ксения. — Наоборот все были как родные, собирались за праздничным столом, веселые… Одевались во все самое лучшее, с бантиками и цветками в петличках…

— Меня мать никогда не брала на такие праздники и сама от них увиливала. Пьянки, помню, были… В школе, правда, пару раз нас мобилизовывали, но когда из-под палки… А папаня у тебя ничего. Интересное такое лицо…, — Женя повернула фотографию, чтобы лучше рассмотреть. — Такое, русское, ничего лишнего. Только, больно серьезный. Кем он у тебя был?

— Реставратором. Восстанавливал Тихвинский монастырь. Часто брал меня. Я даже помогала ему. Так интересно было, когда под слоем вековой штукатурки вдруг появляется изображение, сначала бледное, непонятно о чем, непонятно какое, потом уже лица, руки… Словно возвращаются к нам из прошлого… Даже сердце замирает!