Владимир Купрашевич - Архивариус, или Игрушка для большой девочки (переиздание)

Стоять здесь, в этом холоде, надвигающихся сумерках, по щиколотку в воде, в которой, как ей кажется, уже что-то шевелилось и ждать конца, было невыносимо.

Раньше, в детстве, она смело могла войти в любую чащу, правда, при этом ее маленькая ручка всегда покоилась в широкой отцовской ладони.

— Корнилыч! — невольно возопила Ксюша, не осознавая бессмысленности своего вопля. — Миша!

Никто не отозвался.

Наконец, пережив кое-как приступ ужаса, Ксения решила вернуться обратно. Лучше снова выйти к монастырю а затем, уже по дороге, на станцию. Обратиться за приютом в монастырь она даже не помышляла. Взгляд настоятеля все еще ощущался всем ее организмом. У нее уже не оставалось сомнений, что это он ее преследует, и он ее сюда завел и вряд ли даст возможность спастись вообще.

— Корнилыч! — снова, едва не плача, снова взмолилась Ксения и бросилась в обратную сторону.

— Я тебя люблю, спаси меня!..

Лишь когда стало трудно различать окружающий лес, и она изрядно утомилась от бесплодных метаний, острота страха притупилась, и к Ксении вернулись способность хоть как-то соображать. Заболоченный участок она, к счастью, преодолела, но никаких признаков дороги — ни железной, ни проселочной обнаружить так и не смогла.

Ей повезло когда на небе сверкнули первые звездочки (облачность стала рассеиваться) — она вышла на край большого поля. Вначале Ксюша ужаснулась, приняв его еще за одно болото, но, присмотревшись, поняла, что это подарок судьбы. На большом пространстве колосилось что-то напоминающее пшеницу. Ксюша шагнула вглубь, сорвала в ладонь несколько колосков. Овес. Если это поле, то к нему должна быть проложена какая-нибудь дорога. Только как обнаружить ее? Становилось совсем темно. Ксюша пошла по краю поля, присматриваясь к малейшим признакам, напоминающим возможность проезда. Оно оказалось огромным и, когда Ксения обследовала не меньше километра обочины, в глубине леса ей показался огонек. Деревня? Домик? Хутор? Она собралась, было, двинуться в ту сторону, но обратила внимание, что свет колеблющийся. Костер. Не успела она рассмотреть толком, что там, как вдруг треск сучков во тьме и мужской голос заставили ее сжаться.

— Черт побери! Что тебя здесь носит! Чуть не пристрелил. Думал медведь. Что ты здесь делаешь?

Из тьмы выделилась фигура человека и приблизилась к ней. Это был мужчина, довольно крепкий, похоже, немолодой. В руках ружье.

— Я заблудилась, — пролепетала Ксения, не зная радоваться ей или запевать отходную.

— Куда же тебя занесло?

— На станцию. Она где-то здесь рядом.

— Которая? До обеих, километров по пять, не меньше.

— Не помню названия. Я приезжала к монастырю. Где он?

— Ну, ты забрала сильно в сторону. Сейчас уже и не найдешь. Да и ночь… Теперь уж отсидись здесь до утра, потом я тебя выведу. Иди к костру.

Костерок был небольшой. Рядом с огнем скамейка из обломка доски положенной на деревянные чурки. За ней шалаш из сосновых веток.

— Из деревни я, — усмехнулся дед, заметив, что Ксения его рассматривает. — Медведя тут сторожу. Он на поле приходит откармливаться овсом. Нагоняет жирок. Осень уж на носу.

— Так вы браконьер? — смелее спросила Ксюша, устраиваясь на скамейку с постеленной на доске фуфайкой и протягивая промокшие ноги к огню.

— Да никакой я не браконьер. Хочу с одним тут посчитаться. Машеньку мою порешил прошлой зимой.

Ксюша испуганно подняла глаза.

— Девочку, что ли?

— Телочка у нас была. А его кто-то среди зимы поднял… Медведь-шатун. Вот он с голодухи и стал разбойничать. Я его приметил. Он если взялся скот драть, то остается один только выход, порешить самого. Хотя и он то не виноват. Тут надо бы того, кто потревожил. Нельзя в природу вмешиваться. Уж, коли, уснул, не тревожь…

— Это ты обо мне?

— Да нет, это я так, вообще… Ты поесть, пожалуй, хочешь?

Ксюша задумчиво рассматривала его: не по сезону напяленная лыжная шапочка, небритое, серебрящееся в свете костра лицо.

— И что, убить, это единственный выход?

Дед немного подумал.

— Так нет. Если очень уж жалко можно, наверное, подкармливать. Только что из этого выйдет? Этот уже безнадежный. Раз сорвался…

— Но сейчас лето. Он мог бы питаться ягодами, тем же овсом.

Дед налил в алюминиевую кружку уже заваренного кипятка из чайника, протянул Ксении и показал на приоткрытый рюкзак.

— Там сухарики есть… Нет, мой уже овсом не перебьется. Хватил другого ему уж и не остановиться.

— Выдумываешь ты все! — рассердилась Ксюша.

— Жалеешь?! — рассмеялся дед. — Да, может, я его еще и не убью. Каждую ночь заседаю здесь, а все впустую. Да и мы сейчас такого шума напустили, что и волки бы разбежались.

После чаепития охотник предложил Ксении подремать немного в шалаше.

— Там одеяло есть… А я посторожу.

Ксении долго не спалось. Мерещились какие-то тени, напоминающие фигуру то медведя, то Корнилыча, какие-то вздохи, другие звуки. Потом все спуталось со сновидениями.

Проснулась она с первыми лучами солнца — погода прояснилась. Высунулась из шалаша. Медвежатник дремал на своей скамейке, опираясь на ружье, зажатое между колен.

Ксюша с сомнением окинула взглядом оружие. Похоже на то, что она когда-то видела в музее. Но ведь раньше и из таких убивали. Охотник проснулся как-то очень шустро. Засуетился, согрел чайник на еще не погасшем костре, но Ксюша от чая отказалась.

— Тогда не будем греть слишком. Можно чаем и умыться. Полезно для кожи.

Он попытался показать, как это делается, но Ксения отняла от него чайник и полила на его заскорузлые ладони. Дед, плеснув, пару раз в лицо почти черным чаем, вынул из-за пазухи платок серого цвета и обтерся. Пока он совершал утренний обряд омовения, Ксюша смочила свой носовой платочек, и обтерла им лицо.

— Как нам лучше пройти? Вернутся к монастырю или можно короче? — спросила она.

— Можно и короче …

— Ведь вы где-то здесь живете, наверное, знаете всех обитателей этого монастыря?

Дед промычал что-то неопределенное, вроде «…ну, знаю кой кого». Потом пытливо посмотрел в лицо Ксении.

— А кто нужен?

— Корнилыч.

Дед задумался.

— Старший?

— Нет. Старший это настоятель, заведующий, директор или как там у них… Его брат. Младший.

— Да, — неизвестно с чем согласился мужик.

— Что да? Мне нужен брат его, Михаил.

— Где-то здесь он. Я же за ним как раз и охочусь. — Медвежатник рассмеялся.

Ксюша досадливо махнула рукой.

— Шуточки у тебя…

— Пойдем здесь, — указал дед головой в сторону, противоположную от поля. Через полчаса будем на станции.

— Что же ты мне так ничего и не сказал?

— А…, — не оборачиваясь, махнул рукой тот. — Что говорить? Странный это народ, монахи. Разве разберешь, кто там из них кто. А близко мы не общаемся. Если надумаешь, пустится в поиски, то приходи в нашу деревню Мы со старухой одни. Живем на краю. Пустим на недельку то. Поживешь, да и сама все разведаешь.