Наташа Апрелева - Разговоры в постели

Мне кажется, мы безмолвно обменялись с нею этими мыслями. После чего убогая фраза про все-в-порядке была поставлена мне в зачет.

А потом все и вправду стало в порядке. Я смиренно выслушал первые тосты — за Смирнова и за творчество, потом опять за Смирнова и за всех присутствующих здесь творческих смирновских друзей. "Смирновской", кстати, на столе не водилось, а было скверное домашнее вино, из гибридного винограда наподобие Изабеллы, которое страшно понравилось всем теткам. Даже той, в джинсах и топике. В ее глазах, впрочем, плескалась неотчетливая грусть — я уже знал, что она приехала сюда в формате "за рулем", а стало быть — ненадолго. И я догадывался, что муж не ждет ее дома. И знал даже, что…

Что грусть в ее глазах — всего лишь мечта о несбывшемся, как у героев Грина (или что они там изучали в советской школе). Об алых парусах на горизонте. Вряд ли в те времена девочки рисовали в альбомчиках яхту Абрамовича.

Ну, и опять же это вино. Ассоль плюс Изабелла. Адская смесь.

Почему бы и нет, подумал я.

"Может, исчезнем вместе?" — спросил я ее беззвучно. В моей руке темнел стакан этой испанской изабеллы, больше похожей на бычью кровь. Словно причастие антихриста.

"С тобой — куда угодно", — отвечала она мне тоже беззвучно. Или даже не так, мой грустный ангел. Она подумала иначе. "С тобой, милый мальчик в футболке от Пола Смита", — подумала она.

Тем временем мой язык независимо и автономно выдавал очередную порцию пошлой банальщины. Да, я помню: это был стишок про некропедозоофила.

Мертвых маленьких зверушек

Он с собою приносил.

Самое занятное: она потом несколько раз напоминала мне этот стишок (скисая от смеха), но и разу не вспомнила правильно. Как я понимаю, и эта плоская шутка юмора пошла мне в зачет.

Я получил допуск. Помнишь, мой ангел, нашего препода по литературоведению на втором курсе? Да, Агнессу Львовну? Не красней так, хранитель. Тогда я тоже получил допуск. Неограниченный. До четвертого курса включительно. А потом ее муж застукал нас в электричке, когда мы ехали к ней на дачу. За очередным зачетом.

Но я отвлекся.

Потом у нас был крольчатник. Ее фигура на пеньке. Руки, обвившие мою шею. Запах неизвестного мне парфюма, с мускусом и ванилью. Недопитое вино.

Сбрасывая свой нелепый топик с бантом, — нет, не сбросив, а лишь сбрасывая, — она на миг превратилась в девчонку, какой была когда-то, когда я и мечтать еще не мог ни о чем подобном.

Это и был момент истины. Всего лишь мимолетный жест, небрежно откинутый локон. Чуть припухшие губы.

Я знал, что это — всего лишь иллюзия, но до чего же она мне нравилась!

Солнечные лучи пронизывали этот гребаный сарай, и пахло в нем разогретой травой и псиной, и ее руки знали, что делать. А я — слышишь, мой ангел? — я не делал почти ничего. Я снова чувствовал себя подростком, скучающим по ласке, и не она (на своем пеньке), а я был на седьмом небе от счастья.

Давай в качестве оправдания распечатаем стенограмму событий.

"Мой мальчик", — шептала она все так же беззвучно.

"Погоди. Я сам".

"Не хочу ждать. Слишком долго".

"Что слишком?"

"Слишком долго ждала".

"Это кельвин кляйн".

"Это самый классный кельвин кляйн, которого я…"

"Подожди же. Неудобно на этом пеньке. Держись за меня".

"Ты такой длинный… и он такой дл…"

"Теперь я не хочу ждать. Снимай это к черту… слышишь, к черту…"

"Если войдет кто-нибудь?"

"Смирнов? Пусть пойдет на хуй и там погибнет…"

"Вот на этот… да… какой же он… кельвин кляйн… надо же".

"Нет. Не так. Развернись. Какой чудесный пень[т15]… джинсы к черту…"

"Ах-х".

"Ты такая кл… классная".

"Говори что-нибудь".

"Нет. Тихо. Молча. Сильно".

"Ах-х".

То, что я сейчас скажу, будет пошло и банально, мой примолкший ангел. Но, возможно, ты этого не знаешь. За две секунды перед тем, как я в нее кончил, я думал вовсе не о ней.

Ксюха умотала с смасшедшим трейсером, а я вернулась к тебе, дорогой дневничок, тебе и скажу про пиздец года.

Сегодня точно выяснила, потратив кучу денег на беременские тесты. Да, да, да! Я залетела, везде долбаные две полоски, большинство синих, но есть и розовые. Первый дурацкий тест я испробовала вообще — в кабинке общественного туалета, в переходе на Охотном ряду, сгорбившись над унитазом. Отчего мир так несправедлив, как дразнит меня Любимый, если я говорю что-нибудь такое: опять я? а почему мне? и почему только у меня такая? Захотела заорать там, в этом засранном туалете: почему я?! Это когда уже прошло три минуты, и в контрольном окошечке нарисовалась блядская полоска.

Но я такая дура, дорогой молескин, такая дура, я решила, что тест вполне себе может ошибаться, а почему бы и нет. И прямиком из туалета я потащилась в аптеку, где порадовала жирную провизоршу покупкой десяти штук разных тестов на беременность. Может быть, она подумала, что беру в подарок всем подругам на новый год, не знаю.

Не совсем понятно, на что я надеялась, конечно. Что теперь делать-то. Жалко, с Ксюхой не удалось поговорить. Она, пусть и поселила у себя брата-акробата, но классно соображает и вообще — умнее меня.

— Что у вас с лицом?

— А что у меня с лицом.

— Ничего.

— Зачем тогда спрашиваешь? И еще таким идиотским голосом. Я думала, прыщ или зубная паста на ухе.

— Прыщ уже был вчера. И это не идиотский голос. Это фраза из кинофильма Место встречи изменить нельзя. Ее принято распознавать, как цитату, и реагировать адекватно.

— Например, как?

— Стоит ли об этом.

— Считаешь меня девочкой-дауном.

— Как можно, любовь моя, кстати, что за милая дама тебя подвозила?

— Арина это, я тебе говорила.

— Ага, Арина. Которая студентка МГУ. Помню, как же.

— Хочешь познакомиться?

— Упаси Боже.

— Что это ты так испугался? Шарахаешься от моих подруг, как от вампиров. В прошлый раз с Ксюхой отказался идти совместно в клуб. Когда эти приезжали, англичане. Известные такие, кто? Я забыла…

— Битлз?

— Очень смешно.

— Да, и мне так показалось…

Вышла на улицу, прошла по Стромынке, свернула в Песчаный, Сокольники выглядели устрашающе, было холодно, а уж темно в ноябре всегда. Ответила на звонок, ну надо же, целый отец решил поинтересоваться, как у меня дела. Рявкнула что-то в трубку, вот уж с кем не собираюсь разговаривать. Если бы не та долбанная история тогда, ничего бы не случилось тогда с бабушкой. Глядишь, я даже ЕГЭ бы сдала. Получила бы аттестат, и не хуже звездной Арины училась в МГУ. Ну, не прям в МГУ, конечно, но тоже где-то.

Одиннадцатый класс я заканчивала, собиралась утром ечером в понедельник пойти с девчонками заплести африканские косички, так как необходимую для этого сумму удалось накопить. Даже надела джинсы и завязывала шнурки кроссовок, но уйти далеко не удалось. Позвонили по телефону и сказали, что мой отец (а бабушкин сын) задержан и находится под стражей. Ему предъявили обвинения в изнасиловании несовершеннолетней Петруновой, учащейся девятого класса. Несовершеннолетняя Петрунова, видела я ее потом, жирная кудрявая корова, находилась дома одна, когда мой отец, как экспедитор торговой компании, привез заказанную мебель. Тут-то все и произошло, визжала Петрунова, вот здесь-то он мной и овладел, прямо на картонных упаковках.