Наташа Апрелева - Разговоры в постели

Даже скулы сводило от омерзения.

Надо же — сбежал, хлопнув дверью! Как мальчишка, которому не дали денег на кино. Или на девчонок. Или на чипсы "Эстрелла".

Что поделать? Я именно такой и есть. С альфа-самцом меня роднят только первые четыре буквы. А-л-ь-ф-онс, вот так. Котик на содержании.

В данный момент без гроша в кармане. В меркантильном московском аду.

Что же было мне делать, мой печальный ангел-хранитель? Пойти и удавиться? Убить себя об стену?

Или… все же позвонить ей?

"Не знаешь, что делать — не делай ничего", — гласит известное правило летчиков. Кажется, его сформулировал Сент-Экзюпери. Ему самому оно помогло лишь частично. Его неизвестность оказалась слишком глубокой, чтобы из нее вынырнуть.

Так или иначе, шагов через сто (в белых штанах, по сырому Кутузовскому) правило сработало.

У меня зазвонил телефон. Энергично, по-рабочему, особым (рабочим) рингтоном — старый калифорнийский панк от "Offspring":

My friend has a girlfriend and he hates that bitch…

— Алло, — сказал я. — Да, привет, Василий. Я уж и не ждал.

Бодрый перец в трубке только рассмеялся:

— Все ОК, дружище! Ты не поверишь, но для тебя есть новости. Конвертируемые, в конверте, вот именно… немного тоньше, чем ожидалось… в общем, не по телефону. Бери такси — и к нам, на Никитскую. Я тебя там встречу. Ты это… извини за прошлый раз. Ничего личного. Ты же понимаешь.

"Придется объясняться с таксистом, — подумал я. — Ну, да ничего. Подождет у кафе".

Подумав так, я беззаботно улыбнулся.

Все это — херня. Альфа-самцу в белых брюках легко дают в кредит.

Спасибо Сент-Экзюпери. Маленький принц уже вырос и теперь имеет полное право поиметь целую планету.

Гоооосподи, я и не представляла, что быть беременной — это такой ужас!

Во-первых, дорогой молескин, я и пяти минут не могу прожить, чтобы не смотаться в уборную, и называй меня, пожалуйста, теперь — туалетный утенок. Активный. Во-вторых, полчаса назад я блевала, дальше, чем видела, удобно устроившись за круглой тумбой Афиши. Почувствовала неладное я, ещё только усаживаясь в автобус. Как-то мне пахло все плохо, и было жарко, и дышать приходилось чуть не насильно. Ну и вот. Уже через пять минут (полет не нормальный) пришлось, расталкивая уважаемых пассажиров, мчать к выходу, что-то выразительно мыча на ходу. Это что же, мой дорогой дружочек, мне теперь можно только пешком, что ли, ходить? Далеко же я уйду!..

— Тебе бабушка какая-то старенькая звонила. Пока ты спал. Сказала, что какие-то лекарства получила.

— Я, кажется, просил никогда не брать мой телефон.

— Ну а что я поделаю, бл?.. Он звонил, как подрезанный. Я и сказала-то только "алло, он спит…" А она про таблетки.

— Спасибо, любовь моя.

— А что за бабушка? Твоя мама, да?

— Безусловно, дорогая, как ты догадлива. Конечно, это моя мама. Особенно, если учесть, что будучи в августе в Питере, мы с тобой навещали ее могилу.

— Ой, я забыла. Прости.

— Да о чем ты. Твоя милая непосредственность с каждым днем все милее и непосредственнее…

— Так кто звонил-то? Блин, трудно сказать, да?

— Полагаю, это моя тетка.

— Тетка? Что значит — тетка?

— Ну, я не знаю. Загляни в толковый словарь?

Сейчас только мимо пронеслась Барыня[т17], прошипев сквозь зубы, что опаздывать на десять минут не позволительно никому, а особенно — мне, техническому персоналу.

Техническому персоналу, прикинь, да?!

Барыня явно задыхалась в новом костюме, разумеется, темно-зеленом, она других цветов просто не знает, ну разве что черный ещё, так вот, костюмчик был ей мал размера на четыре. Крашеные волосы она закрутила какой-то фигой на затылке, а левый глаз накрасила ярче, чем правый. Постоянно одергивала тесный пиджак, удивляюсь, как он вообще не треснул и не разошелся по шву, а ноги на своих каблуках-ходулях она ставит, как жиравиха-инвалид.

Иногда она меня поражает чем-то таким, не знаю, как правильно сказать. Вот говорят, что нельзя объять необъятное, а она может, думаю.

Недавно болтала с Танькой, рекламной менеджерицей, рассказывала ей прошлогоднюю историю с выносом мусора. Как-то я ходила выкидывать мусор, ненавижу выкидывать мусор, было темно. Поздняя осень, по-моему, что-то такое, ненастное и капюшон на голове. Подпрыгнула и забросила мешок в мусорный бак, сейчас много таких нарядных мусорных баков, серебристых, хочется украшать их цветами. Развернулась, чтобы отойти, и уткнулась головой прямо в грудь какого-то человека. Это был восточной внешности мужчина, наверное, красивый, часом позже выяснилось, что турок. Он ужасно плохо говорил по-русски, но мне даже понравилось, "маленький книг" — называл блокнот, например. Прикольно, правда, дорогой дневничок?

И вот он буквально восклицает: кофе. Сварю тебе кофе, у меня дома есть такой казан с раскаленный песок, только в ней я варю кофе, настоящий.

На самом деле — большой медный таз, на дне песок. Чуть розоватый почему-то. Но песок, да. Барханы, дюны, пустыня Гоби. И он поставил таз на огонь, и включил самую большую и даже огромную конфорку, джезвы оказались маленькие, очень маленькие, тоже медные, с длинными удобными ручками. Еще такая деревянная лопаточка для перемешивания песка, мне очень хотелось ею пошуровать там, в тазу, построить куличик, не решилась.

Носился с этим кофе, все по правилам. Да, очень вкусно, сахара к нему не полагалось. Только холодная вода, но я выпросила кусочек. Выдал коричневый тростниковый. Не могу без сахара.

Вот, и мы выпили этот кофе, и холодную даже воду выпили, и он говорит: понимаешь, я человек глубоко религиозный. Я вот так просто не могу тебя любить. Я должен прочитать специальную молитву, чтобы ты сделалась моей временной женой. А уж потом все остальное.

Да пожалуйста, отвечаю удивленно, читай свою молитву. Он вышел в другую комнату, что-то там бормотал минут пять, вернулся очень довольный, все в порядке, говорит. Теперь Аллах в курсе всех моих дел и не возражает.

Да, а потом — мы уже из квартиры вышли, уже и лифт вызвали, он спохватился, схватил меня за руку, просто как в тисках сжал. Его смуглые пальцы на моем бледном запястье. Быстрее, говорит, быстрее, я должен кое-что сказать, в присутствии свидетелей. И я понимаю, что это ему очень важно. Нашли какого-то бомжа в подворотне. Турок буквально расцвел, заполнился благодарностью, облегченно прикрыл глаза и пробормотал какое-то слово, три раза повторил. Это, объясняет, я дал тебе, как временной жене, развод.

Танька, понятное дело, интересуется: какое-такое слов? Я не помню этого слова, говорю. Довольно короткое. Тут выходит Барыня и произносит громко: Талак. Талак. Талак.

Все знает, говорю же.

Раздается звонок в дверь.

Недавно у моей соседки напротив произошло событие, и даже — два. У нее женился старший сын, чуть позже женился младший сын, потом старший родил младенца, а младший пока держится как-то. Все живут на лице у соседки, естественно, потому как надо же хоть где-нибудь жить. Особенно хорошо жить в Кривоколенном переулке.